Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Шрифт:
И он застрелился, о чем сообщили все газеты мира, а сам, сделав пластическую операцию, укатил в Конго (Браззавиль).
Вот уж не лирическое отступление. Ах, зачем я во всем этом участвовал! Сам лез в петлю. Вы не забыли, кем был отец моей Вероники?
Овцехуев в тунисских пустынях разыскал чум, где прятался сам и прятал собранные и не отданные в вышестоящие инстанции партийные взносы бывший первый секретарь обкома громадной области.
— Собираем средства для голодающих Поволжья, — произнес сообщенный ему Маркофьевым пароль Овцехуев.
Партийный вожак понял шантажиста
Когда мы, трое маркофьевских посланцев, собрались в комнате с занавешенными окнами и выложили выручку, нас охватил неописуемый восторг.
— Это только начало, — сказал, довольно улыбаясь, Маркофьев.
На радостях мы отправились в рестораны и казино и спустили все, что сумели загрести в первых легко давшихся нам вояжах.
— Пусть из ста попыток удается одна. Пусть из тысячи выгорает две или две с половиной. Все равно надо вновь и вновь пытаться. Нельзя бездействовать, — говорил Маркофьев, готовя нас к новым победам и потягивая на пляже через соломинку сок кокосового ореха.
И мы снова ездили. Иногда даже по старым явкам и адресам.
Вскоре детектив Марина (он объяснял провал своей хромотой) получил нагоняй и взыскание — ибо не выполнил ответственного поручения. Когда я узнал, в чем оно заключалось, то понял: доводить дело до конца придется мне.
Так Судьба вновь столкнула меня с Людмилой, дочкой директора завода химических удобрений, а впоследствии, как раскопал курилка, женой слинявшего за границу нефтедобытчика. (Даже с течением лет я не мог забыть, как лежал с Людмилой на колючем покрывале и ничего между нами не произошло… Маркофьев это тоже помнил.)
— Если не ты, то кто же? — сказал он мне. — Надо завершать незавершенное в те незрелые годы…
Я недолго разглядывал фотографии принадлежавшей Людмиле виллы на Мальте. Тем более, Маркофьев решил отправиться туда вместе со мной. На скорую руку была сочинена легенда, объясняющая наше появление в бывшем логове масонов: мой друг и учитель якобы должен сделать для местных фермеров сообщение о правилах посадки и выращивания манго и артишоков. Прибыв на скалистый остров, мы отправились разыскивать общий пляж — такая, увы, не насторожившая нас странность была у женщины, которую намеревались заарканить: валяться среди приехавших отдохнуть по путевкам соотечественников. Людмила первая нас заметила, узнала, бросилась навстречу. Слово за слово, мы пригласили ее в ресторан, потом — в ночной клуб, где Маркофьев сходу познакомился с юной танцовщицей-мулаткой и уже не отлипал от нее ни на секунду.
Людмила между успела пожаловаться, что на Мальте ей надоело, этот крохотный клочок суши она изъездила и исходила вдоль и поперек. Обмолвилась, что давно собирается на Сицилию, куда раз в сутки с Мальты отчаливает паром, но одной тащиться скучно, а компаньона нет, поскольку муж пропадает неизвестно где и навещает ее крайне редко. Маркофьев, слушавший нытье вполуха, подмигнул мне и, отозвав в сторону, шепнул:
— Валяй, действуй! Я дня на три исчезну…
После чего, отсыпав денег из своего кармана и вручив кредитную карточку (не забыв при этом упомянуть, что с возвращением долга я могу не торопиться), обнял мулатку и бросился с ней в зажигательную ламбаду, а затем в не менее зажигательный фокстрот.
Мой вопрос: "А как же план похищения? И последующего вымогательства?" — повис в воздухе и потонул в оглушительном реве музыки.
Я, может быть, и не рискнул бы пуститься в приключение, но Людмила, как видно, слышала обрывок нашего разговора и подхватила меня под руку с той же горячностью, с какой тащила в постель много лет назад.
— Едем! — крикнула она.
К парому мы примчались за десять минут до его отправления. Но нас пускать на борт не хотели и клялись, что билеты кончились. (Я не мог предположить, насколько хорошо здесь знают мою спутницу.) Людмила настаивала, я помалкивал. Ее усилия возымели. Капитан, к которому матросы подпустили, лишь получив с Людмилы взятку, взглянул с прищуром.
— Кто из вас босс? — спросил он.
Я был вправе ожидать, что Людмила вновь возьмет инициативу на себя, но она молчала. Делать нечего, я выпятил грудь.
— Хорошо, — сказал капитан, — в таком случае ответственность за все возможные накладки, издержки и последствия понесете лично вы.
Он знал, о чем говорил. Я же с удивлением подумал: какие накладки и издержки могут возникнуть, если перед ним стоят два взрослых, разумных, пока еще не слишком пьяных человека? И оплатил билеты в обе стороны. Паром взял курс на Сицилию.
На палубе Людмила, перевешиваясь через борт и балансируя, так что могла свалиться в воду, стала зачерпывать мороженое из моей вазочки и в результате уронила сливочный кусок мне на брюки. Потом, пытаясь посаженное пятно соскрести, принялась меня тискать и тянуть в трюм, где, она говорила, темно и нам никто не помешает, я отбивался, лик Вероники, чудилось мне, скорбно наблюдает за моим грехопадением. Устав преодолевать мое сопротивление, Людмила пошла в бар, опрокинула в себя стакан коньяка и приклеилась к молодому негру, торговавшему перочинными ножами. О чем-то покалякав на тарабарском смешении итальянского, английского и русского, парочка исчезла. Когда все сошли на берег, я Людмилы среди экскурсантов не обнаружил. Вернувшись на паром, я нашел ее и негра на свернутом кольцами швартовом канате. Людмила была недовольна, что я ее потревожил и в качестве компенсации за вмешательство в ее личную жизнь, требовала, чтоб негр ехал с нами в одном такси. Я резко воспротивился и объявил: в таком случае мы поедем туристическим автобусом. Или вообще никуда не двинемся. Людмила скривилась, негр сделал успокоительное движение и отстал от нас.
— Предупреждаю, — объявил в рупор капитан с палубы — через двенадцать часов мы отплываем назад, ждать никого не будем. Не забывайте, паром ходит раз в сутки…
Не хотелось находиться рядом с Людмилой. Но не мог же я бросить женщину. Я уже не помышлял о задании Маркофьева и выкупе, а лишь мечтал о благополучном возвращении на Мальту. Сжав зубы, я плелся за ней.
В городском содоме и чаду она сгинула — будто растворилась. Я возвращался в гавань один. Когда в назначенное время экскурсанты собрались возле парома, ее среди них не было. Пассажиры мне сочувствовали и говорили, что с Людмилой, наверно, что-то случилось.