Теория литературы. История русского и зарубежного литературоведения. Хрестоматия
Шрифт:
История бытия означает ниспослание бытия, в котором как посыл, так и Это (Es), которое посылает, удерживает в себе свое проявление <…> Отсюда – речь об эпохах судьбы бытия. Эпоха означает здесь не временной период в происходящем, а главную черту (86) посыла – непременное себя-удержание-от-проявления в пользу воспринимаемости дара, т. е. бытия при взгляде на сущее с целью его, сущего, обоснования. Не будучи случайной, последовательность эпох в судьбе бытия все же не позволяет рассчитать себя как необходимую. Но все же посылаемое находит проявление в посыле, а во взаимной принадлежности эпох – их содержание. Эпохи налагаются друг на друга так, что первоначальное посылание бытия
Поскольку посыл бытия повсеместно представляется как история, а последняя – как событие истории, постольку и безуспешны все попытки объяснить это происходящее из того, что сказано в «Бытии и времени» об историчности здесь-бытия (Dasein), а не бытия. Вместо этого остается лишь один-единственный путь для дальнейшего продвижения от уже мыслимого в «Бытии и времени» – это продумывание до конца того, что изложено в «Бытии и времени» относительно деструкции онтологического учения о бытии сущего.
<…> Но как следует мыслить это, которое дает бытие? В вводных замечаниях к сопоставлению Времени и Бытия указывается на то, что бытие отчеканено как присутствие, настоящее, в некотором еще неопределенном смысле, благодаря временному характеру и таким образом благодаря времени. Это и заставляет предположить, что Это (Es), дающее бытие, определяющее бытие как присутствие и разрешение присутствовать, быть может, даст обнаружить себя в том, что называется в заголовке «Время и бытие» «временем».
Мы следуем за этой догадкой и мыслим время. Как и «бытие», «время» знакомо нам лишь по ходячим представлениям (87) о нем, и оказывается, мы только принимаемся за то, что установить собственное времени, что оно, как и бытие, нам неизвестно. Только что, когда мы мыслили бытие, оказалось собственное бытия, то, чему оно принадлежит и чем постоянно удерживается, проявилось как посыл в «дано» и его давании. Собственное бытия не бытиеподобно. Когда мы мыслим бытие само по себе, сам предмет уводит нас известным образом от бытия и мы мыслим посыл, бытие как данный дар. Учитывая это, будем готовы к тому, что и собственное времени более не даст определить себя с помощью ходячих характеристик обычно представляемого времени. Однако сопоставление времени бытия содержит указание – устанавливать собственное времени, не упуская из виду сказанное о бытии. Бытие означает присутствие, позволение присутствовать. Например, мы читаем где-то сообщение: «В присутствии многочисленных гостей было отпраздновано торжество». Предложение могло бы звучать и так: вместе или совместно с многочисленными гостями.
Настоящее время – едва лишь мы его назвали, как сразу подумали о прошедшем и о будущем, о более раннем и о более позднем, в отличие от «теперь». Однако настоящее, понимаемое из «теперь», это вовсе не то присутствие в смысле присутствия гостей. Ведь мы же никогда не говорим, да и нельзя так сказать: «В «теперь» многочисленных гостей было отпраздновано торжество». Тем не менее, если нам нужно обозначить время от настоящего, то мы понимаем настоящее как «теперь», в отличие от уже-более-не– (теперь) прошедшего и пока-еще-не– (теперь) будущего. Но настоящее означает одновременно присутствие. Между тем не принято определять собственное времени, идя от настоящего в смысле присутствия. Наоборот, время – единство настоящего, прошедшего и будущего – представляется от «теперь». <…> При таком рассмотрении время представляется чередой моментов теперь, следующих друг за другом, причем едва пытаешься назвать какой-то момент, как оказывается, что он уже исчез в только что прошедшем «теперь» и преследуется следующим «теперь». О времени в таком представлении Кант говорит: «Оно имеет только одно измерение» («Критика чистого разума», А 31, В 47). При измерении и калькуляции имеется в виду время, знакомое нам лишь как череда следующих друг за другом моментов «теперь». Кажется, что (88) скалькурованное время прямо перед нами и его можно пощупать, когда мы одеваем на руку часы, хронометр, смотрим на положение стрелок и определяем: «Сейчас 20 часов 50 минут». Мы говорим сейчас, теперь, и имеем в виду время. Но нигде не найдем мы времени на часах, которые показывают нам время, ни на циферблате, ни в часовом механизме. С тем же успехом будем искать время и на современных хронометрах. Неизбежно напрашивается следующее: чем точнее, с технической точки зрения, и исчерпывающе измерения хронометра, тем меньше прибор дает повод задуматься собственно о времени.
Но где же находится время? Везде ли оно или у него есть какое-то место? Очевидно, время не нечто. Поэтому мы, оставаясь предусмотрительными, и говорили: время дано. Мы будем еще предусмотрительнее и внимательно посмотрим на то, что является нам как время, при этом не будем упускать из виду бытие в смысле присутствия, настоящего. Однако настоящее в смысле присутствия настолько глубоко отлично от настоящего в смысле теперь, что настоящее в смысле присутствия никоим образом не даст определить себя через настоящее как теперь. <…>
Однако до сих пор мы так и не показали ясно, что же означает настоящее в смысле присутствия. <…> Присутствие отправилось к нам, идет к нам, обращаясь, настоящее означает: вхождение-в-пребывание-на-встречу-к-нам, к нам – людям: Кто мы? Отвечая, останемся предусмотрительны, потому что может оказаться так, что то, что отличает людей как людей, зависит как раз от того, что мы должны обдумать здесь. А мы должны обдумать здесь человека – человека, к которому приближается, обращаясь, (89) присутствие, человека, который от этого и присутствует сам своим особым образом, присутствует для всего подступающего-присутствующего и отступающего-отсутствующего.
Человек так стоит внутри прихода присутствия, обращающегося к нему, что он становится восприемником этого дара, присутствия, которое дано, при этом он внимает тому, что является в позволении присутствовать. Если бы человек постоянно не воспринимал бы дар из «дано присутствие», если бы человека не достигло простертое в даре, то, раз этот дар не был бы получен, не только бытие оставалось бы потаенным и запертым, но и человек оказался бы вне простирания протянутой сферы «дано бытие». Человек не был бы человеком.
Теперь дело выглядит так, как будто из-за этого указания в сторону человека мы сбились с пути, на котором хотели бы помыслить собственное времени. В известном смысле это верно. И все же мы теперь ближе, чем можно было бы подумать, к предмету, который называется временем и который, собственно, и должен показаться от настоящего, понимаемого как присутствие.
Присутствие означает: постоянно приближающееся к человеку, обращающееся к нему, его достигающее, ему простертое пребывание. Но откуда же это протянутое достигание, которому принадлежит настоящее как присутствие, поскольку присутствовать дано? (90) <…>
Как же мы должны определить эту игру присутствия, простирающуюся в настоящее, в побывшее и в будущее? Основано ли это простирание на том, что оно нас достигает, или же оно достигает нас, потому что оно есть в себе простирание? Разумеется, верно последнее. Приход наступающего в качестве пока-еще-не-настоящего подает и выводит одновременно то, что уже-более-не-настоящее, побывшее, и наоборот, побывшее само протягивает будущее. Взаимоотношение обоих протягивает и одновременно выводит настоящее. Мы произносим «одновременно» и тем самым придаем взаимному друг-друга-подаванию будущего, побывшего не настоящего, т. е. свойственному им единству, временной характер.