Теория невероятности
Шрифт:
Это продолжалось бесконечно долго. Наконец, Вася почувствовал, что его грубо выталкивают прочь. Где-то внизу, под ногами, появилась черная точка. Потом она превратилась в крутящийся водоворот, воронку, неумолимо засасывающую его внутрь себя. Он пытается сопротивляться, но куда там!
Дальше стало еще страшнее. Он протискивался в узком тоннеле. Было очень больно, но пути назад уже не оставалось… Вася — или то крошечное существо, которым он был тогда, — продвигался вперед, туда, где чуть маячил свет. Когда это мучительное путешествие наконец закончилось, он даже не почувствовал облегчения — только огромную, смертельную усталость.
Новый мир встретил его неприветливо. Первое, что он почувствовал, — смертельный холод. С первым вдохом в легкие вошел ледяной воздух, отвратительно пахнущий кровью, лекарствами, хлоркой… Стало трудно дышать, и каждое движение причиняло боль. Он хотел крикнуть — и не мог, из горла вырвался только тонкий жалобный писк, но и он тут же затих.
Вся жизнь маленького существа была наполнена почти непрерывным страданием. Вот чужая грубая рука вталкивает в крошечный ротик какую-то трубку, и из нее маленькими каплями сочится сладковатое молоко… Вот его переворачивают, протирают нежную кожицу чем-то едким и противно пахнущим… Вот он задыхается, и какая-то неумолимая, жестокая сила вдувает в легкие воздух… Вдох — выдох, снова и снова, и вот уже жизнь постепенно возвращается в маленькое тельце.
Но не только боль, холод, отвратительные больничные запахи были мучительны для него. Хуже всего было ощущение собственной беспомощности и одиночества. Он лежал в каком-то ящике, как рыба в аквариуме, и никого не было, чтобы подойти, взять на руки, приласкать и пожалеть. Мимо ходили люди в белом, и поначалу он плакал, чтобы привлечь внимание к себе, но лица этих странных существ были закрыты масками, и они умели причинять только боль.
Хотелось уйти отсюда, исчезнуть из этого мира любой ценой. И вот окружающее словно гаснет, расплывается перед глазами… Дальше картины стали меняться быстро, как в калейдоскопе.
Первое, что он увидел, было яркое синее небо. Под ним простирались зеленые невысокие холмы. Ни одного человека не видно вокруг, и весь пейзаж дышит миром и покоем. С высоты птичьего полета все казалось таким маленьким-маленьким, словно игрушечным, а он как будто плыл по небу вместе с облаками, и душа его была легка и свободна.
Вдали показался монастырь. Вот он все ближе и ближе, так что видны толстые высокие стены, башни, узкие окна-бойницы… И колокольный звон раздается вокруг, плывет над землей. Все здесь казалось таким привычным, узнаваемым и милым сердцу, что Вася чувствовал себя так, будто наконец попал домой после долгой и трудной дороги.
Череда монахов, в одинаковых черных одеждах с капюшонами, подпоясанных веревками, в грубых сандалиях, идет по узкой дорожке к храму, собираясь на молитву, дабы вознести хвалу Господу. Он шел среди них. Каким-то образом Василий точно знал, что его зовут Иоганном, он вырос в монастыре и пять лет назад принял обет служить Богу. Он ревностно изучал богословие, был весьма умен и талантлив, так что святые отцы прочили ему блестящее будущее. При таком усердии молодой человек со временем мог бы стать настоятелем монастыря, а там, глядишь, епископом или даже кардиналом…
Один из послушников оборачивается. Капюшон упал с головы, в свете заходящего солнца его волосы отливают золотом, и на лице лежит теплый отсвет, как у святого отрока на старинной фреске. В этот миг он был так прекрасен, что сердце Иоганна больно сжалось от любви и печали. Хотелось окликнуть его, сказать что-нибудь хорошее, но имя Михаэля (так звали юношу) он не отваживался даже произнести вслух. Монаху — человеку, отрекшемуся от земной жизни во имя Царствия Небесного, — недоступны плотские радости, но разве сам Господь не повелел всем любить друг друга?
В следующий миг он увидел себя в храме, стоящим на молитве. Высокие стрельчатые своды уходят вверх, солнце играет в разноцветных стеклянных витражах, чуть колеблется пламя свечей, хор поет ангельскими голосами, и орган вторит ему… Кажется, что сердце улетает в высоту, прямо к небу. Иоганн чувствовал, как на глазах его выступают слезы умиления. Если где-то есть настоящая радость, мир и покой, то вот они, здесь!
Это видение хотелось удержать подольше, но и оно скоро исчезло. На этот раз картина, представшая перед ним, казалась куда более мрачной… Он видел темноватое помещение с низкими сводами, выложенное из серого камня. Пахло сыростью, плесенью и еще чем-то столь же отвратительным. Вася сразу догадался, что это тюрьма, но здесь он не был заключенным, напротив — лицом, облеченным властью, призванным карать и миловать!
Он снова был монахом Иоганном, но теперь казался гораздо старше, значительнее, что ли… Сидя в кресле с высокой резной спинкой, он перебирал четки и шептал молитву. За столом, заваленным бумагами, расположились еще какие-то люди в богатых одеждах из тонкого сукна и бархата (особенно запомнился один из них — важный седоволосый господин с толстой золотой цепью на шее), а рядом, за маленьким столиком, примостился писец.
В комнату вводят женщину, закованную в тяжелые кандалы. При каждом шаге они звенят, и звук этот эхом отдается под каменными сводами. Вид у нее жалкий: голова обрита, платье разорвано, грязные босые ноги покрыты кровоточащими язвами, глаза горят лихорадочным блеском, и на щеках видны следы от слез. Она сильно измучена, но отец Иоганн не может допустить слабость! Состраданию не место в его сердце. Он знает, что женщина эта — ужасная преступница, хуже, чем воровка или убийца.
Она — ведьма.
Кровь стынет в жилах, когда она начинает признаваться в своих бесчисленных преступлениях!
Вызвав бурю и град, она погубила урожай в окрестностях города и тем обрекла на голод сотни людей. Она насылала порчу и болезни, похищала новорожденных младенцев, дабы убить их и приготовить особое кушанье для шабаша на горе Блогберг, где пировала и плясала с другими колдуньями и даже неоднократно вступала в плотскую связь с самим дьяволом…
Малой части всех ее злодеяний было бы достаточно, чтобы отправиться на костер, ибо сама земля не может принять столь порочное создание! Седой мужчина (Иоганн только сейчас понял, что это судья) провозглашает приговор. Тяжко, словно удары огромного молота по наковальне, звучат слова: «Обратить в пепел и золу…» Ведьма слушает молча, но — вот чудо! — лицо ее как будто разгладилось и из груди вырвался вздох облегчения. Видно, что она даже рада избавиться от терзающего ее демона и спасти свою душу. В самом деле, что такое краткая боль от костра по сравнению с негасимым огнем в аду?
Быстрее, быстрее… Перед глазами мелькают новые и новые лица. Их было много — юных девушек и дряхлых старух, почтенных матерей семейств и раскрашенных потаскушек, дворянок, разодетых в шелка, и нищих, неграмотных крестьянок… Почти все сначала не хотели признаваться, клялись в своей невиновности и даже плакали, молились, богохульно поминая всех святых, Деву Марию и даже самого Христа. Оставалось только снова и снова дивиться коварной и лживой природе каждой женщины. Находясь под властью дьявольской воли, они пытались избежать земного суда, но перед судом небесным все их прегрешения были видны как на ладони. Для того чтобы заставить преступницу признаться, у святой инквизиции есть немало надежных средств! Тиски для пальцев и «ведьмино кресло», плети и «испанские сапоги» исправно служат благому делу, и настоящие слуги Господа трудятся без отдыха.