Теория описавшегося мальчика
Шрифт:
Телеведущий увидел в проходке сержанта большой смысл. Связал его появление со все более укрепляющейся демократией в стране.
Сержанта выловили офицеры полиции, заломили руки и втащили в спецавтобус.
— Ты чего, сержант, ох…л?!! — в лицо спросил офицер.
— Ты чего там замыслил? — поинтересовался второй.
Обыскали, но даже табельного оружия не нашли.
Сержант Жевакин объяснился, а потом — мол, и вам, товарищи офицеры, пол-ящика отката будет, чем вызвал гомерический хохот у офицеров.
—
— Ну, рожа наглая!!!
Жевакина отпустили, но про пол-ящика велели не забывать.
Пока прибывали знаменитые гости, пока внимание народное было отвлечено на это шоу появлений, Митя кружными путями доставил человека-ксилофона к противоположной стороне филармонии, предварительно связавшись с местной полицией.
Полковник сам руководил прикрытием, стоял, широко расставив ноги, внутри полукольца спецназовцев и, когда подъехала машина с артистами, шагнул ей навстречу.
Митя вышел первым и протянул руку:
— Дмитрий Константинович, продюсер Ивана Диогеновича!
— А где Жагин? — поинтересовался Крутоверхов, пожимая руку в ответ.
— Жагин умер.
— То есть как — умер?
Из машины с величайшей осторожностью выносили человека-ксилофона. Рядом находилась Настенька, отдававшая тепло своей ладони деревянной деке инструмента.
— Жагин своей смертью умер, полковник! — подтвердил Иван. — Большой человек!
— Соболезную, — отозвался полковник и посмотрел Ивану Диогеновичу в раскосые глаза. — Успеха вам сегодня!
— Останется у вас звездочка, — заверил человек-ксилофон. — Потом не до вас будет!
Церемония вхождения гостей в филармонию подходила к концу. Официальные лица и олигархи вошли, Шарманский помчался пудрить вспотевшее лицо в гримерку, а телевизионщики паковали аппаратуру, все, кроме ведущего первого канала, кому единственному было отведено место возле входа в партер.
По дорожке продолжали спешить местные коммерсанты, областные политические бонзы и другой полукапиталистический народ. Никто уже не обращал внимания на земляков. Также никого не заинтересовала девушка в темных очках и чересчур цветастом платке, которая, опустив голову, шла ко входу в сопровождении двух мужчин. Один был молод, другой вдвое старше. Мужчины были при бороде и усах… Жители города не расходились, а смещались в сторону площади, где был установлен огромный экран. Порядок охраняли наряды полиции, которых имелось в достатке, дабы не допустить каких-либо бесчинств.
Как и обещала Жагину жена губернатора, зал филармонии был восстановлен превосходно. Лампочки в люстре заменены, даже кулисы и занавес повесили новые — бархатные, цвета бордо.
Помещение было забито до отказа, люди сидели на откидных и в проходах, что, конечно, не могло не сказаться на атмосфере. Кондиционеров в зале не было. Лишь одно место пустовало —
Серому кардиналу отечественной политики доложили об отсутствии руководителя области, мужчина что-то очень тихо сказал охране, а те в свою очередь передали по рации, чтобы начинали через пять минут.
— С богом! — как-то робко пожелал Митя всем участникам концерта.
— Спасибо, — поблагодарила Настя. Она почему-то перестала волноваться и вновь пожалела, что на ее выступлении не будет дедушки.
— Не нервничайте, Дмитрий Константинович, — улыбнулся человек-ксилофон. — Все пройдет как надо!
— Ага…
Рабочие вынесли Ивана Диогеновича на сцену. Он уперся руками в пол подмостков и сказал, что готов. Настя взяла в руки молоточки и была собрана, как на выпускных школьных экзаменах. Шарманский делал маленькие глотки теплого какао, дабы голоса хватило. И так уже наорался, представляя сильных мира сего.
— Через минуту начинаем! — оповестил помощник режиссера.
— Я люблю тебя, Иван! — проговорила Настя и выдохнула, собираясь окончательно.
— Начали! — скомандовал человек-ксилофон.
— Начали, — подтвердил помощник режиссера.
Шарманский стремительно выскочил на авансцену и приветствовал зал:
— Добрый вечер, дамы и господа! — Он шаркнул лаковой туфлей и возвестил: — Мы начинаем!!! Только для вас сегодня здесь, в Коврове, в последнем концерте выступит несравненный человек-ксилофон Иван Диогенович Ласки-и-ин! Так сказать, прощальная гастроль!..
Для большинства сидящих в зале конферансье Шарманский, с цветком гвоздики в петлице, смотрелся совершенным анахронизмом, а его приветствие — периферийным. Многие удивились, почему для такого ответственного мероприятия не взяли, например, юморного еврея Бирмана или пару ведущих с СТС? Бабок, что ли, пожалели?
А Народной СССР как раз Шарманский нравился. Она ностальгировала и вспоминала, как в детстве видела его ведущим эстрадных концертов. Бойкий был такой, хотя и сейчас молодцом! Старая школа… И вообще, Самой многое нравилось из той, давней жизни.
— Ита-а-ак, — протянул Шарманский, вытянув руку в сторону, — занаве-е-е-ес!
В полной тишине занавес пошел, открывая темную сцену. Проходя, занавес пару раз скрипнул, что создало в зале театральную атмосферу. Кто-то покашливал, а кто-то шумно втягивал носом воздух. На сцене было по-прежнему мрачно темно. Прошла минута, затем другая… Казалось, напряжение в зале вот-вот спадет, расконцентрируется человеческое сознание, но в это самое пограничное мгновение на сцене родилось блеклое световое пятно, в котором что-то находилось.