Теория справедливости
Шрифт:
Конечно, обоснование этих принципов расширяет концепцию Канта в различных отношениях. Например, добавляется та характеристика, что избранные принципы должны относиться к базисной структуре общества, а посылки, характеризующие эту структуру, должны использоваться для выведения принципов справедливости.
Но я полагаю, что это и другие дополнения достаточно естественны и не слишком расходятся с концепцией Канта, по крайней мере, если принимать во внимание все его труды по этике. Предположив, таким образом, что рассуждение в пользу этих принципов справедливости верно, мы можем сказать, что когда люди ведут себя в соответствии с этими принципами, они действуют в соответствии с принципами, которые, будучи рациональными и независимыми индивидами, они выбрали бы в исходном положении равенства. Принципы их действий не зависят от социальных или природных случайностей, не отражают они и пристрастности индивидов в отношении своего жизненного плана или устремлении, мотивирующих их поведение. Действуя в соответствии с этими принципами, люди проявляют свою природу свободных и равных рациональных существ, находящихся в общих условиях человеческой жизни. Ведь проявить свою природу в качестве существа определенного рода означает действовать в соответствии
Конечно, выбор сторон в исходном положении подвержен ограничениям этой ситуации. Но когда мы сознательно действуем в соответствии с принципами справедливости при обычном ходе событий, мы намеренно принимаем ограничения исходного положения. Одна из причин заключается в том, что люди, которые так поступают и хотят так поступать, проявляют свою природу.
Принципы справедливости также являются аналогами категорических императивов, так как под категорическим императивом Кант понимает некоторый принцип поведения, который относится к человеку в силу его природы свободного и равного рационального существа. Верность- этого принципа не предполагает наличия у индивида какого-то определенного желания или цели. Напротив, гипотетический императив это предполагает: он побуждает нас предпринимать определенные шаги в качестве эффективных средств для достижения определенной цели. Независимо от того, желаем ли мы какую-то конкретную вещь или это желание чего-то более общего, например приятных ощущений или удовольствий, соответствующий императив будет гипотетическим. Его применимость зависит от некоторой цели, которая вовсе не обязана выступать в качестве условия рациональности индивида. В обосновании этих двух принципов справедливости отсутствует предположение, что у сторон имеются определенные цели; учитывается лишь стремление к определенным первичным благам. Это такие вещи, стремиться к которым рационально, независимо от других имеющихся желаний. С учетом сущности человеческой природы, желание первичных благ — это часть рациональности; и хотя каждый имеет некоторую концепцию блага, ничего не известно о его конечных целях. Предпочтение первичных благ выводится, таким образом, лишь из самых общих предположений относительно рациональности и условий человеческой жизни. Действовать в соответствии с принципами справедливости означает действовать в соответствии с категорическими императивами в том смысле, что они применимы к нам независимо от наших конкретных целей. Это просто отражает тот факт, что никакие подобные случайности не являются посылками в этом выводе.
Мы можем также заметить, что мотивационная предпосылка взаимной незаинтересованности параллельна кантианскому понятию автономии и является еще одним из доводов в пользу этого условия. До сих пор это предположение использовалось для характеристики условий справедливости и для получения ясной концепции, которой стороны руководствуются в своем рассуждении. Мы также видели, что понятие благожелательности, будучи понятием второго порядка, работает не слишком хорошо. Теперь мы можем добавить, что предположение о взаимной незаинтересованности должно обеспечить свободу в выборе системы конечных целей30. Свобода в принятии концепции блага ограничена только принципами, выведенными из доктрины, которая не налагает на эти концепции никаких предварительных ограничений. Предположение о взаимной незаинтересованности в исходном положении передает эту идею. Мы постулируем, что стороны имеют конфликтующие притязания в достаточно общем смысле. Если бы их цели были ограничены каким-либо конкретным образом, то с самого начала это выглядело бы произвольным ограничением свободы. Более того, если бы стороны воспринимались как альтруисты или как люди, преследующие определенного рода удовольствия, тогда выбранные принципы относились бы только к людям, чья свобода ограничивалась бы выбором, совместимым с альтруизмом или гедонизмом. Согласно нашей аргументации, принципы справедливости относятся ко всем людям с рациональными жизненными планами, независимо от их содержания, и эти принципы представляют собой соответствующие ограничения свободы. Таким образом, можно сказать, что ограничения на концепции блага являются результатом интерпретации договорной ситуации, которая не накладывает никаких предварительных ограничений на возможные желания людей. В пользу мотивационной посылки взаимной незаинтересованности существуют, таким образом, разнообразные доводы. Эта посылка является не только проявлением реализма в отношении условий справедливости или способом сделать теорию обозримой. Она также устанавливает связь с кантианской идеей автономии.
Существует, однако, одна трудность, которую необходимо прояснить. Ее хорошо выразил Сиджвик31. Он замечает, что в этике Канта нет ничего более удивительного, чем то, что человек реализует свою истинную сущность, когда действует, исходя из морального закона, в то время как если он позволит чувственным желаниям или случайным целям определять свое поведение, он подвластен законам природы. По мнению Сиджвика, эта мысль оказывается безрезультатной. Ему кажется, что в соответствии с точкой зрения Канта, жизни святого и негодяя равным образом являются результатом свободного выбора (со стороны ноуменальной сущности) и одинаково подвержены каузальным законам (как феноменальные сущности). Кант нигде не объясняет, почему негодяй не проявляет плохой жизнью своей характерной и свободно избранной сущности (self), в то время как святой проявляет свою характерную и свободно избранную сущность хорошей жизнью.
По-моему, возражение Сиджвика является убедительным в предположении, что Кант допускает два суждения — о том, что ноуменальное «я» может выбрать любой непротиворечивый набор принципов, и о том, что поведение в соответствии с этими принципами, каковыми бы они ни были, достаточно для характеристики выбора в качестве решения свободного и равного рационального существа. Кант должен был бы ответить, что, хотя поведение в соответствии с любым непротиворечивым набором принципов могло бы явиться результатом решения со стороны ноуменального «я», не все такие действия феноменального «я» характеризуют их как решения свободного и равного рационального существа. Недостающая часть аргументации относится к понятию «проявление» (expression).
Кант не показал, что поведение в соответствии с моральным законом проявляет нашу природу
Я считаю, что этот недостаток исправляется с помощью концепции исходного положения. Существенно здесь то, что мы нуждаемся в аргументации, показывающей, какие именно принципы выбрали бы свободные и равные рациональные существа (если бы выбрали вообще); кроме того, эти принципы должны быть применимы на практике. Для того чтобы ответить на возражение Сиджвика, нужен четкий ответ на этот вопрос. Я предлагаю считать исходное положение в важных отношениях уподобленным точке зрения, с которой ноуменальное «я» видит мир. В качестве ноуменальных сущностей стороны имеют полную свободу выбирать любые принципы, какие пожелают, но они также желают выразить свою природу рациональных и свободных членов интеллигибельной сферы, у которых есть именно эта самая свобода выбирать, т. е. в качестве существ, которые могут таким образом рассматривать мир и проявить себя как члены общества в этой перспективе. Они должны решить, какие принципы, если им сознательно следовать и придерживаться в повседневной жизни, являются наиболее полным проявлением их независимости от природных и социальных случайностей. Теперь, если обоснование договорной доктрины верно, то эти принципы действительно являются принципами, определяющими моральный закон, или, точнее, принципами справедливости для институтов и индивидов.
Описание исходного положения напоминает точку зрения ноуменального «я» о том, что значит быть свободным и равным рациональным существом. Наша природа как таких существ выявляется при отражении ею условий, определяющих выбор принципов, на который мы пошли бы и согласно которому мы поступили бы. Таким образом, люди демонстрируют свою свободу, свою независимость от случайностей в природе. и обществе, когда действуют способами, которые они признали бы в исходном положении.
Правильно понятое, таким образом, желание действовать справедливо частично проистекает из желания наиболее полно выразить то, что мы есть или чем можем быть, а именно — свободными и равными рациональными существами, имеющими свободу выбора. Я думаю, что именно по этой причине о ситуациях, когда не удается вести себя в соответствии с моральным законом, Кант говорит как о вызывающих стыд, а не чувство вины. И это понятно, так как для него поступать несправедливо означает поступать в манере, которая не выражает нашу природу свободного и равного рационального существа. Такие действия, следовательно, наносят удар по нашему самоуважению, нашему чувству собственного достоинства, а ощущением этой потери является стыд (§ 67). Мы вели себя так, будто принадлежим к низшему порядку, как будто мы — существа, чьи первые принципы определяются природными случайностями. Тот, кто считает моральную концепцию Канта концепцией закона и наказуемости, очень плохо его понимает. Главная цель Канта заключается в углублении и обосновании идеи Руссо, согласно которой свобода означает поведение в соответствии с законом, который мы принимаем для себя сами. А это ведет не к этике суровой власти, но к этике взаимного уважения и самоуважения32.
Исходное положение, таким образом, можно рассматривать как процедурную интерпретацию кантианской концепции автономии и категорического императива в рамках эмпирической теории. Принципы, управляющие царством целей — это принципы, которые были бы выбраны в этом положении, а описание этой ситуации позволяет нам объяснить смысл, в котором поведение в соответствии с этими принципами выражает нашу природу свободных и равных рациональных существ. Эти понятия более не являются трансцендентными и не имеющими объяснимых связей с человеческим поведением, так как процедурная концепция исходного положения позволяет нам установить такие связи. Конечно, в некоторых аспектах я разошелся с Кантом. Я не могу здесь обсуждать эти вопросы, но два момента необходимо отметить. Я полагаю, что выбор человека как ноуменального «я» будет коллективным выбором. Сила положения о равенстве этой сущности — «я» — в том, что выбранные принципы должны быть приемлемы для других «я». Так как все они одинаково свободны и рациональны, они должны иметь равный голос в принятии публичных принципов этического сообщества. Это означает, что в качестве ноуменальной сущности каждый должен согласиться с этими принципами. Если бы им предложили согласиться на принципы негодяя, они не могли бы проявить свободу выбора, как бы сильно какое-либо отдельное «я» и не хотело это сделать. Позднее я попытаюсь определить ясный смысл, в котором это единодушное согласие лучше всего выражает природу даже отдельного «я» (§ 85). Оно никоим образом не отменяет интересов личности, как может показаться из-за коллективной природы выбора. Но пока я оставляю это в стороне.
Во-вторых, я все время предполагал, что стороны знают, что они подвержены обстоятельствам человеческой жизни. Находясь в условиях справедливости, они находятся в одном мире с другими людьми, которые также сталкиваются с ограничениями, вызванными умеренной скудостью и конкурирующими притязаниями.
Человеческая свобода должна регулироваться принципами, выбранными в свете этих естественных ограничений. Таким образом, справедливость как честность — это теория человеческой справедливости, и среди ее I посылок — элементарные факты о людях и их месте в природе. Свобода чистых разумов, не связанных с этими ограничениями (Бог и ангелы), выходит за рамки теории. Может показаться, что Кант предполагал, будто его доктрина приложима ко всем рациональным существам как таковым, и следовательно, что социальное положение людей в мире не должно играть роли в определении первых принципов справедливости. Если это так, то мы имеем еще одно различие между справедливостью как честностью и теорией Канта.
Но кантианская интерпретация имеет целью представить интерпретацию не подлинной доктрины Канта, а скорее, справедливости как честности. Взгляду Канта присущи многие глубокие дуализмы, в частности, дуализм необходимого и случайного, формы и содержания, разума и желания, ноуменов и феноменов. Отказ от этих дуализмов, как он понимал их, для многих означает отказ от отличительных черт теории Канта. Я придерживаюсь иного мнения.
Его моральная концепция имеет характерную структуру, становящуюся более отчетливой, когда дуализмы рассматриваются не в том смысле, который он придавал им, и когда дуализмы обретают новую форму, а их моральная сила переформулируется в рамках эмпирической теории. То, что я называю кантианской интерпретацией, указывает способ, каким это может быть сделано.