Теория страсти

Мэй Сандра

Они подъехали к длинному металлическому ангару, из которого тут же высыпала толпа весьма подозрительных пуэрториканцев, и между ними и неприятным пилотом завязался оживленный разговор. Взгляды, которыми одаривали собеседники этого рыжего типа Констанцию, с большой натяжкой можно было назвать дерзкими. Это были сальные, грязные, потные, наглые взгляды, от которых хотелось закрыться руками. Будущий психолог прикрыла глаза и заставила себя думать о приятном. Прибой. Пальмы. Запах цветов…

Очередной выхлоп мотора грохнул, как выстрел, и Конни вздрогнула, открывая глаза. Рыжий скрылся

в ангаре, но через некоторое время показался снова, неся на обоих плечах по здоровенной канистре, явно полной. Собеседники выразили горячий восторг — видимо, вызванный физическими данными рыжего, — и не изъявили ни малейшего желания помочь. Канистры с неприятным бульканьем заняли свое место рядом с чемоданом Конни, рыжий совершил, еще две ходки, потом попрощался с пуэрториканцами, причем на прощание они пустили по кругу бутылку с подозрительно мутной жидкостью. Рыжий от души глотнул из бутылки, вытер губы предплечьем и вскочил на свое место. Движения его были уверенными и сильными, но разило от него чистым спиртом. Конни брезгливо скривилась и постаралась отодвинуться подальше. От смеси запахов ее слегка замутило, и она с ужасом подумала о предстоящем полете. О состоянии белых брюк (чтоб ты провалилась, Рокси!) она старалась совсем не думать.

Рыжий лихо вырулил от ангара обратно на шоссе и громко проорал:

— Куда летим?

Все, с ужасом подумала Конни. Пьяный в дым. Не вспомнит даже собственного имени.

— Я, пожалуй, останусь здесь до завтра…

— Что?

— До завтра останусь…

— Уговор есть уговор. Триста девяносто плюс десять за погрузку. Так куда летим?

— Вы что, сумасшедший? На Багамы мы летим.

— Мисс, не хотелось бы выглядеть занудой, но Багамы состоят из полутора десятков больших и малых островов. Хотелось бы знать поконкретнее.

— Ой, Господи! Эльютера.

— Что?

— ЭЛЬЮТЕРА!!!

— Понял. К Фишеру или Босуорту? Или к Савиньи?

— Что? А, к Босуорту. Отель «Рай в шалаше». Больше ничего не знаю.

— О'кей. Держитесь, взлетаем.

Дальнейшее Конни не видела, но зато слышала и обоняла. Самолет гремел и звенел, воняло гарью и керосином, кресло ходило под ней ходуном, и девушка малодушно зажмурилась, на всякий случай попрощавшись мысленно с Рокси и профессором Малколмом. Потом было ощущение все увеличивающейся скорости и того, что самолет сейчас развалится, потом толчок — и неожиданно стало тихо и плавно. То есть тихо по сравнению с тем, что было на земле.

Конни осторожно приоткрыла глаза и чуть не заорала. Земля вставала дыбом справа от нее, слева было ослепительное небо, а сама Конни неудержимо валилась набок, прямо на противного рыжего.

Он издал дикий вопль и рассмеялся.

— Здорово, верно? Каждый раз радуюсь, как дитя. Затошнит — откройте форточку. Вообще-то сзади валяется ведро, но до него вам не добраться, а я не могу бросить руль.

— Го… Господи…

— Не бойтесь, мисс. Вы в надежных руках.

— Я не боюсь. Какой смысл? Что это трещит?

— Честно говоря, не знаю. Этому коню лет сто, он сменил десяток хозяев и болеет всеми самолетными болезнями. До сих пор не падал, так что нет никаких оснований думать, что упадет именно на этот раз.

Конни с тоской взглянула в окно — и уже не удержалась от крика, на этот раз радостного. Под ними был океан. Красно-золотое солнце клонилось к горизонту, небо наверху уже потемнело, но было еще светло, а по бескрайней поверхности воды гуляли мелкие злые волны.

— Вы чего кричали?

— А?

— Чего кричали?

— От красоты Я никогда не видела океана. Он потрясающий.

— Согласен. Как полет?

— Я думала, будет хуже.

Неожиданно рыжий нахмурился и прижал плечом съезжающий наушник.

— Тампа, Тампа, я Чарли Танго семь, ответьте, не понял сообщение.

Наушник страстно пробулькал в ухо мистеру Джордану нечто волнующее, потому что мистер Джордан явно переменился в лице. Конни с беспокойством заглянула ему в глаза.

— Что-то не так?

— Практически все. Над Эльютерой начинается гроза.

— Это плохо?

— Не то чтобы плохо…

— Лететь нельзя?

— Лететь можно. Сесть трудно.

— Тогда вернемся?

— Нет уж. Я не упущу свои четыреста баксов.

— Жадность погубила многих людей. Вы уверены, что справитесь?

— Мисс, перед вами бывший военный летчик. Я садился на скалы вслепую, ночью, на глазок, когда отказали все приборы.

— Ох… а давно?

— Давно. Но помню все, как сейчас. При случае расскажу. Кстати, как вас зовут?

— Мисс Шелтон.

— И все?

— А что вам еще надо?

— Ну как-то вас мама с папой называют? Или так и говорят: мисс Шелтон, идите ужинать?

— Нет. Не говорят.

Конни замолчала и отвернулась к окну. Настроение было отвратительное, к тому же ее не покидала тревога. Самолет был слишком ненадежен, не говоря уж о пилоте.

Дик Джордан окончательно проникся презрением к дамочке. Гнушается, значит? Нос воротит? Видал он таких. Привыкли с детства командовать и помыкать, но он не из таковских. Нарочно посадит самолет подальше от пансиона старого Босуорта, а когда она попросит дотащить чемодан, слупит с нее еще полсотни!

Между тем погода стремительно портилась. Солнце еще не успело сесть, но вокруг потемнело, волны внизу стали больше, появились белые буруны, а впереди, у горизонта, пару раз полыхнули молнии. Дик Джордан нахмурился и перестал думать о своей пассажирке. Не нравился ему звук мотора, особенно левого…

Еще через четверть часа стало ясно, что они летят в самый эпицентр грозы. В наушниках стоял оглушительный треск электрических разрядов, по стеклу хлестали первые струи дождя, видимость была почти на нуле. Конни сидела бледная, замершая, крепко вцепившись руками в кресло.

Дик сорвал наушник и включил громкую связь. Все равно ни черта не слышно.

Вдруг через треск и завывания пробился надменный и бесстрастный голос диспетчера:

— Танго Чарли семь, вызывает Тампа. Прогноз крайне… повторя… неблагоприятный. В районе островов Эльютера и Нью-Провиденс сильный шторм. На Сан-Сальвадор идет ураган… Танго Чарли семь, ответьте Тампе… сообщите ваши коор…

Радио оглушительно всхрапнуло и замолчало. Конни закусила губу чуть ли не до крови, чтобы не расплакаться. Дик рявкнул, не глядя на нее: