Теория вечной жизни
Шрифт:
Но когда человек серьезно пытается это делать, он сталкивается со многими вещами в своем прошлом, повторение которых он просто никак не может допустить. Он может обнаружить там первое мелкое проявление той привычки, которая позже станет катастрофической; он может вспомнить первую случайную встречу в неком фатальном отношении или какую-то глупую небрежность, приведшую к большой трагедии. Встречаясь и глядя в лицо таким воспоминаниям, он начнет познавать самого себя. Он увидит, чем он был – и что он есть. И он поймет, что раньше он соглашался со своим прошлым только потому, что не помнил его.
Изучая свои воспоминания дальше, он может увидеть, что эти драматические моменты его жизни – как хорошие, так и плохие, – не обособленны, но были предзнаменованы многими предыдущими ситуациями,
Из этого в нем может постепенно начать развиваться особого рода двойная память. Он будет одновременно видеть, что произошло на самом деле, и что могло произойти, если бы он был более сознательным. И чем яснее он помнит прошлое, тем больше значения он придаст этим новым возможностям, которые он поместит в некое будущее возвращение. Возвращение свяжется для него с идеей возможного сознания. Он начнет реконструировать свою жизнь.
Чем настойчивее он будет в этих реконструкциях, тем мучительнее окажется контраст между тем, что было, и тем, что могло бы быть. И это необходимая часть процесса, ибо так же, как сознание – это проявитель для пленки памяти, так и совесть – ее закрепитель. Цель должна заключаться в том, чтобы развить и закрепить память постепенно и намеренно, еще при жизни. Ибо так же, как слишком сильный проявитель и слишком сильный закрепитель не выявляет фотографию, а, наоборот, непоправимо разрушает ее, точно так же ошеломляющий поток сознания и совести, освобожденный электронным состоянием, разрушит память в момент смерти, если только она не была проявлена и навсегда закреплена при жизни.
При таком все более живом и остром воспоминании всех перекрестков своего прошлого у человека возникнет вопрос: как создать для самого себя предостережения при встрече с ними в следующий раз? Как передать себе тогда то, что он чувствует теперь? Возможно, он может пойти назад к реальной сцене некой ошибки или возможности и, стараясь изо всех сил помнить себя, попытается прикрепить к некой стене или дереву, запечатленному в его памяти, то понимание, которое он хочет передать. Он может сказать самому себе, что, когда он будет стоять там в своей следующей жизни, вид этого дерева должен напомнить ему о том, чтобы помнить.
Тогда ему станет ясно, что его единственный шанс – это стать сознательным сейчас. Он практически поймет тот принцип, что единственный способ передать память в другую жизнь – силой сознания в этой жизни. И он поймет, что цель приобретения сознания при жизни в том, чтобы остаться сознательным после смерти.
Глава XI
Отделение страданием
Подготовкой к непомерно трудной задаче сохранения сознания после смерти должно быть развитие самосознания при жизни. Прежде чем может идти речь о самосознании после смерти, некий принцип сознания должен выявиться из тела уже при жизни и суметь изучить все проявления этого тела объективно в благоприятных условиях физического существования. Этот принцип сознания должен научиться помнить себя, то есть помнить все проявления его физического тела и их отношения к нему – сейчас. Никаким другим образом мы не можем представить себе память, сохраненную в другом времени.
В стремлении приобрести сознание в телесной жизни мы находимся в положении человека в открытом море, в лодке, давшей течь, который старается научиться плавать, пока лодка еще на плаву, ибо он знает, что, когда лодка потонет, будет слишком поздно. Это умение плавать в другом мире, это приобретение постоянного принципа сознания связано с намеренным созданием души.
Оставляя в стороне на время великих мистиков и религиозных учителей, мы можем ясно увидеть, что именно этим путем шли многие из великих писателей, художников и музыкантов, чья тайна, если мы не допускаем такой возможности, ускользает от нас.
В творчестве Шекспира, например, мы чувствуем огромное крещендо понимания всех слабостей, страстей, жертв, борений и устремлений людей, что неизбежно подразумевает обнаружение всех сторон человеческой природы в себе самом, то есть путем самосознания. В то же время именно за счет такого ясного видения и выражения всех человеческих страстей нечто в самом Шекспире, как мы можем почувствовать, постепенно отделило себя от них, помня все это и тем не менее оставаясь в стороне. В «Юлии Цезаре», «Макбете», «Гамлете» мы как будто видим изображение во многих лицах одного и того же человека, который проживает через величайшие страдания и трагедии, которые может принести жизнь, но в ком тем не менее нечто уже начинает существовать независимо от этого, независимо от его собственных человеческих чувств по отношению к этому. Именно таковая способность придает этим персонажам странное свойство неадекватности, если мерить их стандартами мира. Они уже идут по иному пути, чем все остальное человечество: их жизни уже не имеют смысла с точки зрения мирских результатов. Ибо они начинают помнить себя.
Еще более яркий пример можно найти в длинном ряду автопортретов Рембрандта, которые, если взять их вместе, подходят ближе к изображению длинного тела человека, чем что-либо иное в искусстве и литературе. С самого раннего из них мы наблюдаем, как Рембрандт старается видеть себя, пытается запечатлевать на холсте с ужасающей объективностью моменты страха, глупости и бесконтрольного веселья, когда он застает себя врасплох, погруженным в почти животную бессознательность [74] .
74
The Paintings of Rembrandt, edited by A. Bredius. № 1–3, 5, 14, 15. – Примеч. авт.
Постепенно он способен отделять себя от все большего числа этих слишком человеческих проявлений Рембрандта, и уже в поздних своих автопортретах он, кажется, видит всего себя извне и со стороны. Мы получаем ошеломляющее впечатление, что этот взгляд отделил себя от бренной человечности, и что Рембрандт знает и помнит себя совершенно по-другому, чем обычные люди.
У этого процесса есть и другая сторона. Очевидно, что одно из условий бегства от некоторых обстоятельств жизни и некоторых физических ограничений в том, что сперва должны быть реализованы все или большая часть возможностей, заложенных в этих ограничениях. Обычные люди осуждены на повторение своих жизней, потому что они еще не начали осознавать возможности, которые содержатся в этих жизнях. Но у таких людей, как Рембрандт или Шекспир, ситуация совершенно иная. Количество наблюдения и понимания, по отношению ко всем сторонам и ситуациям человеческой жизни, ко всем классам и типам человеческих существ, которое было извлечено из материальной жизни Шекспира, неисчислимо.
Повторение вызвано недостатком понимания. Это тот механизм, посредством которого каждый человек получает шанс понять больше, стать более сознательным в своих реальных условиях – ибо, если он не может контролировать имеющиеся, он определенно не сможет контролировать и другие, менее знакомые. Но Шекспир и Рембрандт уже получили и извлекли невероятное количество понимания из своих собственных жизней, и поэтому почти невозможно представить, что такие жизни будут повторяться так же, как должны повторяться несознательные.