Теория вечной жизни

КОЛЛИН РОДНИ

Несмотря на различия в окружающей ситуации, основные персонажи такой драмы кажутся типичными и неизменными. Римский центурион, который вдруг прозревает сквозь политический акт распятия и восклицает: «Подлинно человек сей есть Сын Божий!» – это тот же самый персонаж, что и тюремщик Сократа, который, принеся яд, молит о прощении у «наиблагороднейшего и наилучшего из всех, кто когда-либо приходил в это место».

Вместе с тем каждую роль можно играть с индивидуальными различиями, в зависимости от особенностей актеров или постановки. Хозяин гостиницы, который подает Будде отравленную еду, от которой тот умирает, вводится как вполне второстепенный персонаж, чье решающее действие – почти случайность. С другой стороны, в христианской драме Иуда считается олицетворением зла, и хотя он в итоге раскаивается,

по сценарию требуется, чтобы он повесился. Даже здесь, однако, есть поразительный намек на тайный сговор на вече «ре и во фразе Христа: «Друг, для чего ты пришел?» И совершенно новый поворот этой роли дается в драме Миларепы, где завистливый пандит, организовавший отравление святого, иронически просит о том, чтобы почувствовать на себе вызванную этим агонию, а после того, как небольшая ее часть передается ему, сразу же раскаивается, обращается, отказывается от богатства и становится преданным учеником. Здесь мы видим пример того, как внешне злодейская роль может быть сыграна так, чтобы приготовить актера для совершенно другой роли в следующий раз.

Ибо мы должны принять идею, что во всех таких драмах каждый сознательный актер должен в конце концов научиться играть все роли, с тем чтобы однажды суметь сыграть и самую главную. В драме Евангелий, например, есть много намеков на то, что святой Иоанн – «ученик, которого любил Иисус», единственный из всех, кто остался с ним на распятии, чьей опеке он вверил свою мать, чье Евангелие передает глубочайшее эмоциональное понимание, и помимо всего, который позже уже стариком на Патмосе сам описал переживания электронного тела – был, так сказать, «дублером Христа». На самом деле, подражание Христу и есть истинная задача каждого актера христианской мистерии.

Однако все эти роли лишь вспомогательные. Истинный смысл пьесы должен состоять в преображении основного героя в электронный мир, достижение им духа. И все чудесные события и проявления, которые следуют за его смертью, можно в каком-то смысле увидеть как демонстрацию того, что пьеса удалась, огромное чудо свершилось.

Ибо колоссальный сдвиг места через все уровни материи, вертикальный разлом через всю Вселенную, который необходим для такого преображения, распространяется, как кажется, не только вверх, в рай, но и вниз, в материальный мир, до самого ада.

«Когда он умирал, Джетсун продемонстрировал процесс слияния физического тела с царством вечной истины… Безоблачное небо казалось осязаемым и полным призматических цветов… Там были обильные ливни цветов… Чарующе мелодичная музыка… и ароматнейшие запахи, более ароматные, чем любая земная эссенция, пронизывали весь воздух… Боги и люди встречались и беседовали… так что на это время они были унесены обратно в золотой век» [79] .

«Когда [Будда] Возвышенный умер, в момент его перехода из существования произошло могучее землетрясение, внушающее священный ужас, и прогремели громы небесные» [80] .

79

Evans-Wentz W. E. The Great Tibetan Yogi Milarepa. P. 273–274. – Примеч. авт.

80

The Book of the Great Decease, Ch. VI, v. 10, trs. by T. W. and C. A. F. Rhys Davids, Dialogs of Buddha, Part 2. – Примеч. авт.

«Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух. И вот, завеса в храме [время] разорвалась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли, и, вышедши из гробов по воскресении его, вошли во святый град и явились многим» [81] .

Все это подтверждает идею, что имели место некие чудовищные родовые муки, охватывающие все части Вселенной. Трещина прошла через все уровни материи и даже через само время, посредством прямого вмешательства электронной энергии. Через эту трещину восприятие обычных людей может на короткое время прозреть в высшие миры, а также в прошлое и будущее. И через нее теперь для всех существ открыт путь спасения, которого не существовало раньше.

81

Евангелие от Матфея, 27:50–53. – Примеч. авт.

После этого происходят чудеса совсем другой категории. Почти все чудеса, приписываемые Христу за время его жизни, относятся к исцелению или возвращению к нормальности физического тела. Исцеление сына военачальника в Капернауме, калеки у водоема в Вифсаиде, десяти прокаженных, слепого, женщины с истечением крови – все относятся к исправлению физической природы, как этого и следует ожидать от человека, имеющего полную власть над функциями молекулярного тела, и чья работа в том, чтобы создавать нормальных людей.

Однако чудеса после распятия – совершенно другого порядка. Христос стал способен спроецировать новое физическое тело (или множество таких тел) в разных местах – после смерти своего первоначального тела. Неожиданно двое друзей, идущие по дороге в Эммаус, обнаруживают рядом с собой физического Христа. В тот же день перед учениками внутри запертой комнаты появляется другой Христос. Неделей позже еще одно появление для Фомы в подобных же условиях. А четвертый Христос приходит к ученикам, ловящим рыбу, через Тивериадское озеро. В каждом случае сам являющий Христос дает крайне любопытное подтверждение своего физического существования – настаивает на том, чтобы есть пищу, чтобы к нему прикоснулись. Это могло бы показаться до странности неважным, если бы целью Христа не было показать, что его появление – не галлюцинация, даже не видение, но реальное физическое тело. Ибо для понимающих одно это уже являлось доказательством, что Христос достиг мира, в котором он мог создавать и разрушать тела по собственной воле, то есть имел полную власть над всеми носителями и работал в духе из электронного мира.

Точно так же Миларепа, готовясь умереть и упрашиваемый каждым учеником сделать это именно в его деревне, соглашается и идет с ними со всеми и одновременно остается с теми, кто остается.

Такое доказательство способности свободно переходить из одного тела в другое, которая принадлежит сознательному бессмертию, будет одним из величайших испытаний для учеников и должно вызвать оцепенение и ужас среди тех, кто еще не догадывался о том, что было поставлено на карту. Последователи Миларепы начинают спорить друг с другом: каждый утверждает, что, поскольку именно он был с учителем, другие с ним быть не могли. В итоге Миларепе приходится вмешаться самому: «Вы все правы. Это я играл с вами».

Поэтому, когда Мария Магдалина и два паломника в Эммаус, вне себя от полученного переживания, спешат назад, чтобы пересказать все на встрече «официальных» учеников в Иерусалиме, их принимают за безумных. «И не поверили им». Ибо есть странная ирония в том, что самые упорные неверующие в преображение учителя всегда среди тех, кто больше других были знакомы с ним в облике обычного человека. Кто-то из них всегда отрицает его дух во имя его физического тела, ибо их память о человеке кажется им реальной, а чудо – воображением.

Это неверие в великий эксперимент – именно потому, что он удался, – один из самых странных и непостижимых результатов драмы. И мы должны понимать, сколь наивно представление обычного человека, что чудо заставит его поверить. Если у человека внутри есть скептицизм и безверие, чудо наверняка заставит его не верить. Ибо, совершенно не способный найти разумное объяснение, он должен будет прийти к выводу, что либо он сам, либо его учитель сошел с ума. И если он не в силах выйти за рамки своих обычных отношений и идей, то само чудо может отрезать его от учителя – и, возможно, навсегда.