Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Помню, нам однажды задали довольно мало. Уроки закончил тогда делать в десять вечера. В десять тридцать пришли дедушка с бабушкой. Тогда мы пошли гулять по вечерней Москве. Я помню тёмные дворы, освещённые в лучшем случае одним фонарём. Помню московское облачное небо. Это было ранней весной. Помню киоски, где торговали газетами, журналами и всякими сладостями. Помню нависавшие над нашими головами мёртвые стволы деревьев. Они и впрямь были безобразными мертвецами, как сказано в одном школьном рассказе. Вернулись мы тогда домой в двенадцать часов ночи.
Эх, многое повидал я под вечно затянутым
Ранняя весна. Кругом лежат горы грязного снега. Под ногами слякоть. Потоки грязи текут по улицам. Небо серое, облачное, если не свинцовое, то оловянное. Мне в своей курточке жарко до невозможности. Люди кругом злые, недовольные. На лицах у всех – усталость и раздражённость, некая обиженность на свою жизнь. Заходим с бабушкой в магазин. Там душно, жарко и очень тесно. Пахнет человеческим потом и сыростью. Холодильники не работают. По грязному полу бегают крысы. Слышна ругань на русском и каких-то южных языках. Бабушка покупает мясо. Эх, какие впечатления! Нет, чудо просто, а не впечатления! Разве в Европе такое можно увидеть?! Нет, всё же хороша Россия. Да, что бы вы там ни говорили, но свою Родину я люблю. Люблю больше всего на свете. Знаете, я даже всех этих учителей люблю. Да, многие из них педофилы, невежды, фашисты и даже дьяволопоклонники. Да, всё это так. Но я всё равно их люблю. Просто не могу иначе. Я не в силах ненавидеть этих людей. И если я на них ругаюсь, – то это потому, что я их люблю. Есть в этом нечто бахтинское.
Помните, Бахтин писал о том, что Франсуа Рабле в своём романе одновременно и осмеивает, и прославляет одни и те же вещи?
Вот и я сейчас поступаю таким же образом.
Да, я – новый Рабле. В этом нет никаких сомнений! Во всяком случае у меня.
Я ведь в своей книге тоже высмеиваю, издеваюсь, даже ругаю на чём свет стоит. Но при этом люблю всё это. Да, я люблю на самом деле наших школьных учителей.
Много, конечно, о них говорят плохого.
Многое из этого правда.
Да почти всё из этого правда.
Но я вам скажу: на самом деле это очень милые и хорошие люди. И к тому же есть среди них классные пьянчужки!
Словом, не подумайте только, что я принадлежу к тем, кто свою Родину называет «этой страной» и «Рашкой», а народ величает не иначе, как быдлом. Напротив, жалких интеллигентишек, только и мечтающих свалить за кордон из нашей страны, – я презираю и ненавижу. Вот их-то я ненавижу по-настоящему. Их-то я готов убивать без всякой жалости. Такие жить не заслуживают.
Не надо, однако, думать, что я эдакий квасной патриот, которому всё в России нравится. Будь это так, – не начал бы я писать эту книгу. И хотя я готов защищать учителей-педофилов, – я вовсе не сторонник правящей партии.
Я превосходно вижу, что страна доведена до полного разорения, а всему виной банда маньяков и убийц, засевшая в Кремле. Именно поэтому я заявляю читателя, что при первой же возможности продолжу свою революционную войну против наших властей. И пусть этот роман будет воспринят вами правильно: как средство этой войны, как настоящее психологическое оружие.
Я, однако, чересчур увлёкся этими пустопорожними рассуждениями. Вернусь же к делу.
Я растолстел.
Да, переедание и малоподвижный образ жизни сделали своё дело. Ровно как и постоянный стресс, недосыпание и множество других причин. К моменту окончания первого класса я окончательно превратился в толстого, совершенно неспортивного мальчика.
Превращение это, как вы знаете, началось ещё с того времени, как меня отдали во «Дворец пионеров», но завершилось оно к началу лета 2009 года.
На этом я, конечно, не остановился.
Во втором классе школьной нагрузки стало ещё больше. Больше стало и стресса. На прогулки времени не осталось совсем. Спать я тоже стал меньше, но зато есть начал больше. Словом, за второй класс я растолстел ещё больше. Потом был третий класс… Словом, там всё было уже не столь однозначно, но об этом я поведаю вам далее.
Как я сам ко всему этому относился?
Да никак.
В те времена я о таких вещах ещё совершенно не задумывался. Выпивал себе по полтора литра кока-колы в день и не заморачивался. Мне было плевать с высокой колокольни на свой лишний вес. Родственники тоже не особенно волновались по этому поводу. Только отец иногда говорил, что, мол, на спорт меня отдавать надо.
Впрочем, дальше его смутных мечтаний дело не заходило.
А я преспокойно лопал себе на здоровье шоколадные батончики…
Глава шестая. Проявление характера.
Хорошее название для главы! Пафосное! Равно как и все другие названия глав в этой книге.
Интересно, что же за произведение получится у меня в конце?
Увы, я и сам этого толком не представляю.
Перейдём, впрочем, к делу.
Здесь я опишу свою жизнь в третьем, четвёртом и пятом классах школы. Время это для меня приятное, ибо именно тогда я увлёкся сначала историей, а через неё и политикой. Тогда же приключился мой первый серьезный конфликт с учителем. Словом, время было интересное, а потому приступим к изложению.
Для начала требуется сказать, что летом 2010 года я увлёкся всякими естественными науками. Увлёкся я ими так прочно и серьёзно, что мои родители одно время даже были уверены, что я непременно сделаюсь в итоге биологом.
Душевая кабина в нашей квартире совсем не работала, а потому я оборудовал её под лабораторию. Словом, не только в этой злосчастной душевой кабине я ставил свои эксперименты.
Нет, вся наша квартира была заставлена различными колбами, банками, склянками и всевозможным лабораторным оборудованием. Горшки с кактусами (коллекционировать их я начал по примеру Ёжика из «Смешариков»), аквариумы с лягушками, банки, где я разводил дождевых червей, – всего этого в доме хватало. И дом был – полная чаша!
Основная суть моих экспериментов, которым подвергались не только растения и черви, но также мой хомяк и некоторые члены семьи, состояла в том, что я давал этим существам какое-нибудь снадобье, а потом смотрел, что с ними будет.
Один хомяк так сдох, но я за него не переживал.
Куда больше я переживал за погибший кактус.
Лягушки погибли, но по не зависящим от меня причинам, а вот червей убить оказалось совершенно невозможно.
Второй хомяк остался жив. Его мы потом выпустили в дикую природу весной.