Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Шагов этих жутких я тоже не слышал.
Постоял так минуту, постоял… Решил уже было, что померещилось. Заново к скверику зашагал, а про себя ругаюсь: чего, мол, испугался-то, трус несчастный?
Подошёл уже вплотную к скверу, вот сейчас в кромешную темень шагну.
Тут по Новозаводской проехала машина. На мгновение свет фар залил улицу.
Крик застыл омерзительным комком у меня в горле.
На том конце сквера стоял, расставив ноги, этот самый гигант.
Пальто на нём, по всей видимости,
Сначала он показался мне очень толстым, почти круглым. Овальным уж точно. Однако я очень быстро различил его стройную талию и широкие плечи. Округлым же он показался мне из-за поднимающихся со спины иголок. Он весь был покрыт иглами.
Чудовище смотрело прямо на меня. Едва вдалеке угас осветивший его на секунду свет фар, и скверик снова погрузился в темноту, как оттуда раздался жуткий утробный рёв: «Уви-и-иде-е-ел!».
Едва он затих, как я снова услыхал из темноты уже знакомые мне тяжелые шаги.
Я рванул с места что было мочи и бежал, бежал, бежал…
Я нёсся сквозь тёмную, совершенно свободную от фонарей часть парка, которой не коснулась ещё рука Собянина. Казалось, гигант дышит мне прямо в спину.
Ещё секунда – и он схватит меня.
Но не схватил. Я целым и невредимым выскочил на перекрёсток, а оттуда вернулся домой через улицу Барклая и Багратионовский проезд. Эти улицы были довольно оживлёнными. Тёмных и безлюдных переулков я избегал.
Вот такие у меня были трипы.
Собственно, этот реально произошедший со мной случай нашёл отражение в небольшой новелле «Сверкающие кокарды».
Там эта ситуация с некоторыми изменениями перенесена на главного героя – Егора Дронова. Фактически, это тот же Константин Воронин, только имя другое.
Впрочем, об этом моём сочинении мы ещё поговорим.
А сейчас расскажу-ка я лучше поподробнее о своих трипах.
В те годы я баловался всякими изменяющими сознание веществами.
Это, в принципе, естественно.
Любой себя уважающий школьник обязан через это пройти. Иначе он не школьник, а полная дрянь. В этом уж я убеждён совершенно. Запретив школярам баловаться наркотой – это всё равно, что запретить людям дышать. Всё равно будут. Они без этого жить не могут.
Поэтому-то одними из самых вредных, антиобщественных и опасных законов я полагаю законы антинаркотические.
Тот, кто запрещает школьникам бухать, курить траву и колоться – изверг, деспот и тиран. Такой человек, безусловно, заслуживает четвертования.
Поэтому все наши полицейские – это и не люди вовсе, а самые настоящие свинюки, как назвал их Николай Сосновский в своём переводе известной работы Хоффмана.
Вернёмся, однако, к делу. О свинстве нашей полиции мы с вами ещё поговорим. Если эта самая полиция меня тут не замочит раньше времени.
Итак, будучи двенадцати лет от роду я уже баловался наркотиками.
Но не думайте, что я был одним из тех, кого в нашей школе точно и по-народному метко называли объебосами.
Не-е-ет!
Я был далеко не из таких!
Эти товарищи только и искали, чем бы таким упороться. На сам процесс им было абсолютно наплевать.
Они прогуливали школу, вечно где-то шлялись, пили за гаражами водку и нюхали клей в грязных подвалах. Они все были невежественны, глупы, дурашливы и уродливы. Их лица почти всегда источали нездоровую бледность и были покрыты прыщами. Глаза у них были как стеклянные. Этих людей всегда отличала удивительная, просто феноменальная тупость. Они напоминали больных деменцией. Смеялись они всегда как идиоты, а зубы их находились в ужасающем состоянии.
Все эти люди отличались чрезмерной худобой и физической неразвитостью. Их одежда всегда была грязной. Они вообще отличались крайней неряшливостью и большой терпимостью к грязи.
Эти пьянчужки редко мылись, вместо этого предпочитая литрами лить на себя «Тройной». От этого они только ещё больше воняли.
Их тела были поражены многочисленными болезнями. Тут и СПИД, и сифилис, и триппер… Словом, все венерические. Но этим, понятно, не ограничивалось. Болели они и диабетом, гипертонией, атеросклерозом, тромбозом, туберкулёзом, болезнью Потта, нефритом, гастритом и чёрт знает чем ещё. И это всё вдобавок к обязательным для таких людей алкоголизму, наркомании, раку лёгких и циррозу печени. Некоторые из них даже умудрялись заболеть подагрой в 15 лет.
Словом, это были измученные и несчастные существа, мучимые всеми мыслимыми болезнями. Их никто не уважал. Даже они сами. Только некоторые девочки их жалели.
Так вот. Всё это – не мой случай.
Я никогда не принадлежал к числу этих отбросов общества.
И, как ни странно, кайф был не очень-то мне интересен. Куда более меня интересовал сам процесс приготовления наркоты.
В дедушкиной квартире на Тучковской я тогда оборудовал целую нарколабораторию. Весь стол на кухне, помню, был заставлен всякими колбами, банками и склянками. Впрочем, посуда для опытов там вся не помещалась. А потому колбы стояли подчас в самых неожиданных местах.
Все подоконники в квартире были уставлены горшками с опиумным маком, коноплёй, дурманом и бог весть чем ещё. Те горшки, что не влазили на подоконники, стояли прямо в спальне, питаясь от мощных ламп дневного света. В шкафах, лёжа на полках, сушилось сырьё. Оно же сохло на разложенных по полу газетах.
Центр всего этого хозяйства находился на кухне. Именно там гордо возвышался над газовой плитой начищенный до состояния зеркала гигантский самогонный аппарат.
Чего мы только с дедом не вытворяли!