Теплая вода под красным мостом
Шрифт:
С бетонного пола были аккуратно смыты прилипшие перышки, остатки птичьих экскрементов, а также червячки и слизни; на меня пахнуло свежей водой. Кроме того, незнакомец тщательно очистил от зелёного мха стены загончика. Луч карманного фонарика вновь осветил Кастро. Селезень преобразился, будто это была совершенно другая птица, по рождению и условиям вскармливания. Его кипенно-белые перья сверкали в свете фонаря, как облачение звезды эстрады; от этой белизны мне даже показалось, что ему немножко холодно.
Жена сообщила с таким воодушевлением, будто это её помыли:
— Он попросил нашего позволения вымыть селезня. Исключительно приятный, милый человек. Сказал, что его фамилия — Миками. Такой вежливый… Я не отказала ему. Асаги немного
Возможно, не только жена, но и Аканэ с Асаги чувствуют себя так, будто вымыли и вычистили не селезня и загончик, а частички их собственных душ. Их рассказ очень порадовал меня.
Да, мы привыкли жить в постоянном беспорядке, но мы не считаем это нормой. Поддержание чистоты и порядка создает благоприятный душевный настрой. Мы всё-таки хотим, чтобы в доме было чисто. Будто впервые в жизни подтвердив этот факт, я вошел в дом — и увидел, что вся прихожая завалена обувью. Десять пар шлепанцев, мужские ботинки, туфли-лодочки, баскетбольные кеды, теннисные кроссовки — словно передо мной свалка. В одном ботинке почему-то лежала пятииеновая монета. Я рассуждал так: нельзя сказать, что мы не хотим жить в чистоте, однако мы не умеем как следует убираться и если всё-таки решаемся на это, надолго нас не хватает. Борясь с наводнением в виде наваленных на полу старых газет, свёрнутых и сложенных вдвое-втрое рекламных листовок и плакатов, брошенных носков, пустых коробок из-под жареных цыплят, брошюр о страховании жизни, бумажных салфеток (их бесплатно дают в магазинах в благодарность за покупку), я прошел в гостиную.
Разумеется, я испытывал добрые чувства к человеку, который абсолютно добровольно и без какого бы то ни было вознаграждения привёл в порядок часть чужого дома и помыл нашу домашнюю птицу, но в тоже время такое бескорыстие казалось мне несколько странным. Хотя, вероятно, в этом мире есть и подобные люди. Не только такие, как мы, что постоянно разводят грязь. Но что-то всё же меня цепляло… Жена и дочери дружно и весело рассказывали о господине Миками. Особо была возбуждена Асаги:
— Загадка цикад разгадана! Говорят, что люди ели цикад и их оболочку не только в те времена, когда жил Фабр, о котором я вам говорила, но едят и в наши дни, в разных странах мира. Поскольку цикад считают лекарственным средством, то они ни в коем случае не могут быть ядовиты для селезня. Так сказал господин Миками… Он закончил ветеринарное училище. Ещё господин Миками сказал, что у Кастро признаки пододерматита. Он придёт завтра в первой половине дня и осмотрит селезня. Хороший человек! Он не враг!
По словам жены, господин Миками недавно перебрался сюда из Токио и поселился в многоквартирном доме недалеко от парка, в глубине жилого массива. Сегодня он лишь навёл порядок в загончике для Кастро, но пройти в дом отказался.
Я подумал: хорошо, что не прошёл в дом. Сделай он это, и вся его приязнь к нам на этом закончилась бы. Мне опять вспомнились его белые длинные пальцы, которыми он держал тёмно-синюю певчую цикаду. Жена всё рассуждала: если он действительно появится завтра, то придётся провести его в дом; предложить чашечку кофе. Да, видно так, ответил я.
По привычке, сложившейся в нашем доме, вечером накануне визита постороннего человека жена методично, в обеих руках перетаскивала в свою комнату площадью около четырех татами [6] различные вещи, которые оккупировали гостиную, — выстиранное бельё, высохшую ещё несколько дней назад мохнатую купальную простыню, гладильную доску, висевшее ещё с весны на вешалке тёмно-голубое пальто Аканэ, пустую коробку из-под процессора, который я привез с Акихабары, засунутые под софу детские штанишки и прочее.
6
Мера площади несколько больше 1,5 кв. м.; также соломенный мат стандартного размера, служит для настила полов.
Кроме того, она аккуратно, так, чтобы не нарушить форму, переносила к себе в комнату «очки», которые обычно валялись в коридоре, перед туалетом и ванной комнаткой. Если аккуратно стянуть с себя брюки, спортивные штаны, а потом резким движением выдернуть из них лодыжки, то образуются два кольца. Их окрестила «очками» Асаги, и с тех пор эта «очковая» практика стала в нашей семье повседневной. Получалось, что мы как бы сбрасывали с себя старую кожу, переодевались во что-то другое, а прежнюю кожу оставляли тут же, на месте. Нижнее бельё, образовывавшее внутреннее кольцо внутри кольца джинсов или брюк, Аканэ и Асаги называли «старческими очками» — с толстыми линзами. Понимаю, что стыдно говорить о подобных привычках, но должен признаться, что через несколько дней после «сбрасывания кожи» мы, бывало, вновь просовывали ноги в штанины и натягивали на себя джинсы, брюки, леггинсы.
В результате переноса вещей комната жены, и без того постоянно захламленная, до такой степени переполнялась самыми разнообразными предметами, что, казалось, просто треснет. В результате неимоверных усилий наше жилище было подготовлено для приёма господина Миками.
Примерно в полночь я проснулся от шума моторов. Их грохот словно обволакивал ушные раковины. Сквозь шум мощных моторов пробивался голос человека, похожий на звук раздираемой жести. Он, похоже, кого-то звал. Может быть, один из парней, остановив мотоцикл под надписью «RUBBISH» и глядя на одно из круглых окон на втором этаже нашего дома, в самом деле зовет кого-то? Может, Аканэ высунулась из окна и сейчас разговаривает с парнем на мотоцикле? Может, наша женственная Аканэ сказала ему что-то грубое и вульгарное — такие слова, какие мне и слышать-то не доводилось?..
От диких фантазий мне стало трудно дышать. Я почувствовал, вероятно, не вполне оправданную ненависть к этим типам на мотоциклах, в горле даже запершило. Однако вскоре шумная ватага пришла в движение, большая змея постепенно стала значительно тоньше и превратилась в ленточного червя, а затем отдалилась настолько, что практически исчезла из виду. Зато послышалось какое-то недовольное кряканье селезня.
Я спустился по ступеням вниз. Поднял трубку стоявшего на полке телефона. Чёрный шнур телефонной трубки и провод, тянувшийся от стены, настолько переплелись, словно чёрные спагетти с каракатицей, что трубку можно было дотянуть только до пояса. Чтобы сделать звонок, следовало наклониться и в такой позе прижать ухо к телефонной трубке. Мне не хотелось звонить в полицию, пребывая в такой позе. Я раздумал делать это.
Я открыл холодильник, чтобы достать пиво. Тарелка с оставшимися после двухнедельной давности ужина кусочками жаркого из свинины и редьки стояла на другой тарелке, на которой уже несколько месяцев «охлаждались» остатки жареного мяса. Жир приобрёл белый цвет и затвердел, блюдо казалось приготовленным из воска. Рядом лежал открытый тюбик с майонезом, под ним — высохшая икра минтая, приправленная солью и перцем. В глубине стояла бутылка с заплесневевшими бамбуковыми ростками, приправленными солью, и лежала тоже заплесневевшая упаковка икры морского ежа; стиснутые между ними куриные крылышки протягивали ко мне свои белые пальчики, взывая о помощи.
Всё это в полной мере походило на известную картину Джерико «Плот “Медузы”». На плоту навалены друг на друга голые трупы, лежат больные, полумёртвые люди; еле держатся на ногах, бессильно протягивая руки к бушующим волнам, ещё живые… тучи, похожие на чёрную плесень, поникший парус… Из холодильника доносились слабые жалобные стоны. Но я безжалостно захлопнул дверцу.
Я думаю о господине Миками. У меня появляется ощущение чистоты, словно бы всё мое тело омыли очищающей струей. А что если господин Миками поможет нам? Эта мысль неожиданно пришла мне в голову, пока я пил из банки пиво. Потом я отправился досыпать.