Теранезия
Шрифт:
Прабир подошел к клетке с бабочками. Они набросали немного листьев на дно клетки, но веток, на которых будущий мученик смог бы подвесить себя, там не было. Прабир присел на корточки, чтобы получше разглядеть их и увидел длинную цепочку грязно-серых бисеринок, прилипших к нижней части одного из листьев.
— Листья были чистыми, — спросил он, — когда вы клали их в клетку?
— Я полагаю, да. А что?
— Мне кажется, я только что нашел яйца бабочек.
Прабир проснулся и лежал, слушая шум волн, разбивающихся о риф. Яйца позволят им наблюдать каждую стадию развития бабочки, но и этого будет недостаточно. Геном бабочки будет сейчас стабильным; только образцы из кампунга позволят выяснить, каким образом белок Сан-Паулу менял их, поколение за поколением, в течение последних двадцати лет. Им нужно найти все возможные ключи к решению задачи, которые может дать им остров, ибо, если они не сделают эту работу хорошо, экспедиция последует за ними сюда.
Он отправился в каюту и разбудил Грант, позвав ее стоя в дверях. Ее койка была скрыта в тени, но он услышал, как она села.
— Что?
Прабир рассказал, что увидел с верхушки дерева.
— Теперь я знаю, где кампунг. Я могу добраться до него с берега.
Она колебалась.
— Ты уверен, что хочешь сделать это? Ты можешь нарисовать карту, и я схожу туда сама.
Прабир едва не поддался искушению. Это место ничего не значило для Грант: она могла пойти туда и взять все, что нужно, обшарив весь кампунг без малейших колебаний с полным безразличием к его истории. Но это была его работа. Он не мог претендовать на то, что избавляет Мадхузре от боли, связанной с возвращением сюда, перепоручив это дело постороннему.
— Я лучше пойду один.
— Мы пойдем вместе, — решительно сказала Грант. — Завтра, прямо с утра. Я же обещала тебе после мангровых болот: мы больше не будем разделяться.
12
Прабир успокоился, выполняя рутинные процедуры: высадку на берег, обработку репеллентом, проверку миноискателя. Разглядывание рифа в процессе натягивания ботинок. Им просто надо собрать образцы и вернуться на лодку. Это будет обычный день.
Он определил GPS-координаты кампунга из регистрационных данных своего планшета за вчерашний день и своих воспоминаний о том, что видел с вершины дерева. Они с трудом проложили себе путь через кустарник; впервые у них не было ни возможности выбирать пункт назначения, ни вариантов более простого маршрута. Грант один раз попыталась расчистить путь в подлеске с помощью паранга, купленного в Амбоне, но это оказалось пустой тратой сил; мачете прекрасно подходило для того, чтобы прорубить отдельные стебли, но заросли по колено высотой были настолько переплетены, что их пришлось бы вырубать под корень.
Грант вела себя необычайно молчаливо; ей, наверное, было бы намного проще проделать все это самой, а присутствие Прабира заставляло ее чувствовать себя в значительной степени нарушителем.
— Вы не поверите, — сказал Прабир, — но мне нужно было всего полчаса в день, чтобы поддерживать эту тропинку в чистоте.
— Это была одна из твоих обязанностей?
— Ага.
Она улыбнулась.
— А я думала, что со мной обращаются жестоко, заставляя чистить ванну. И у меня, по крайней мере, было, где потратить карманные деньги. Полагаю, с тобой рассчитывались какими-то привилегиями в сети?
— Я не помню.
Пот заливал Прабиру глаза. Когда он протер их, перед ним, словно наяву встала картинка, как он тогда подходил к кампунгу. Он услышал тяжелый удар взорвавшейся мины и помчался вперед с Мадхузре на руках. Деревья убегали назад все быстрее, словно он падал.
Грант заметила один из домиков раньше него: опасно покосившийся, укрытый древесной губкой и лианами. В отличие от крыш, которые он видел сверху, стены были покрыты пятнами и налетом настолько сильно, что почти сливались с окружающей растительностью. У Прабира неожиданно сильно поубавилось уверенности, что он шел по маршруту старой тропинки. Он не ждал, что сможет узнать домик, но они стоял совсем не там, где ожидал Прабир. Возможно, они пошли совсем другим маршрутом, тем который вел через джунгли и никогда не расчищался.
Даже когда они будут стоять в центре кампунга, ему понадобится какое-то время, чтобы найти среди деревьев все шесть домиков.
— Я не знаю где мы, — тупо сказал он. — Я не знаю с чего начать.
Грант положила руку ему на плечо.
— Не будем суетиться. Если хочешь, я загляну в одно из этих строений и опишу тебе, что увижу внутри.
— Не стоит. Все в порядке.
Он повернулся и подошел к домику справа от себя. Двери, направленные к центру кампунга заросли плотным слоем ползучих растений, но в одном углу стенки разошлись, образовав щель, через которую было намного проще попасть вовнутрь.
Подошла Грант.
— Тебе нужен свет и мы должны сделать это не торопясь. Мы не знаем, что там внутри.
Прабир взял у нее фонарик. Она сняла с плеча винтовку и последовала за ним, когда он, согнувшись, пролазил в щель. Внутрь нанесло довольно много земли, и света, проникавшего через щели в стенах и затянутые лозой окна, оказалось достаточно, чтобы пол зарос бледными сорняками. На одной из стен был крюк, а под ним скрученные, потрескавшиеся остатки прямоугольного куска парусины.
— Это мой, — сказал он, указывая на остатки гамака. — Здесь я спал.
— Понятно.
Должно быть термиты сожрали все упаковочные ящики, в которых он держал свою одежду, как только из древесины вымыло предохраняющее средство. Сейчас домик выглядел более голым, чем тюремная камера, но в нем, впрочем, никогда не был захламлен аппаратурой и украшательствами — все ценное, что было у Прабира, хранилось в его планшете.
Из этого домика он смотрел в ночь, со сжавшимся от волнения желудком. А затем он думал о поступке, который оправдал бы все, что он чувствовал: преступление, соответствующее его чувству вины, и алиби, чтобы объяснить его.
Хотя какой вообще вины? Разве он что-то украл или испортил? Но что может быть хуже, чем саботировать работу своих родителей?
— Домик бабочек, — он попятился, затем попробовал сориентироваться. — Он находился прямо через кампунг.
Прабир пробирался сквозь деревья, а рядом молча шла Грант. Это был самый прямой путь, но, потеряв из виду окружающие домики, он не мог больше точно определить, где по кругу находится нужный.
Они подошли к домику с упавшей дверью и входом, затянутым вьющимися растениями. Прабир срубил их парангом, который дала ему Грант. Затем направил в темноту луч фонарика.
Пластиковая кроватка Мадхузре, покрытая плесенью, выцветшая и деформированная, но все еще целая. За ней, усыпанная мусором раскладная кровать родителей со сгнившим матрасом и покрытым ржавчиной каркасом.
Он боялся за них. Боялся, что война доберется до них, невзирая на уединенность острова и заверения отца.
Но почему он должен чувствовать себя виноватым? Почему он должен представлять, что он был бы виноват в том, что на остров пришла война? Даже если бы он боролся со своими родителями и хотел наказать их — даже если бы кричал со склонов вулкана, что желает им смерти — он никогда не был суеверным настолько, чтобы поверить в то, что его желание может исполниться.