Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере
Шрифт:
На этих словах пришло четкое осознание того, что, рассуждая о работе под давлением, Пегги имела в виду вовсе не завышенные ожидания клиента, а собственную недосягаемо высокую планку. Она так часто проводила публичные демонстрации, что забыла, насколько это сложная и неблагодарная работа, особенно при условии, что ты изначально привязан к одной конкретной методике.
“Пожалуй, еще одним ингредиентом в рецепте терапевтической катастрофы стало то, что во время моего выступления акцент делался именно на самой методике, отодвигая потребности истории клиентов на второй план. В то время моя техника привлекала к себе немало интереса в научной среде, и мое выступление на конференции
Слова Пегги напомнили нам о том, как в своей карьере мы сами не раз наступали на эти грабли. Иногда мы вкладываем так много времени и усилий в конкретную терапевтическую стратегию или план, что процесс для нас становится важнее результата, и мы упускаем из виду тот факт, что наш коронный прием здесь совершенно не подходит.
ПОЧЕМУ ВСЕ ПОШЛО НЕ ТАК
Дальше мы решили спросить Пегги о том, что она чувствовала, когда пыталась переварить и проанализировать этот неприятный опыт прилюдной неудачи.
“А кто вам сказал, что я вообще пыталась?” — ответила она.
“Вы не пытались?” — с удивлением спросили мы.
“Нет, мне было не до того. Я чувствовала себя просто ужасно и винила себя за то, что не смогла помочь этой паре. Эти люди доверились мне, согласились поработать с психотерапевтом на глазах у огромной аудитории и рассчитывали на серьезный результат. А я их подвела. У меня не было времени на то, чтобы разбираться с собственными эмоциями, и, пожалуй, я этому даже рада. В то время у меня был очень плотный график. Я посовещалась с терапевтом, который вел эту пару до меня, он передал мне всю необходимую информацию, а потом я оглянуться не успела, как настало время следующей сессии. Даже если бы у меня и было время обдумать случившееся, из этого, скорее всего, ничего бы не вышло, поскольку я никак не могла взять в толк, что же пошло не так”.
Пегги Пэпп затронула один важнейший момент, из-за которого терапевтические катастрофы так сильно отпечатываются у нас в памяти и не дают нам покоя намного дольше, чем можно списать на конструктивный анализ допущенных ошибок. Пожалуй, главное, что нужно сделать человеку, оказавшемуся в подобной ситуации, — это разобраться в произошедшем и найти ответ на вопрос, почему все пошло не так. В конце концов, одно дело — ошибиться во время сессии, и совсем другое — не иметь ни малейшего понятия, почему все пошло не так.
“Я раз за разом задавала себе одни и те же вопросы: что случилось со мной тогда на сцене, почему я не повела себя иначе, почему я сделала то, почему не сделала это, что я могла сделать по-другому? Эти мысли постоянно роились в моей голове. Спустя много месяцев после конференции я все еще упрекала себя за тот случай. Зачем же я это сделала? Почему не подумала об этом заранее? Нет-нет-нет, на самом деле нужно было поступить вот так”.
Если бы это мысленное самобичевание не было нам так до боли знакомо, мы бы могли удивиться этому иррациональному перфекционизму. Но нет. Спустя несколько десятков лет практики, несметных часов супервизии, успешно пройденных курсов личной терапии, напряженной подготовки и преподавания студентам, мы сами все еще, подобно Пегги, продолжали ставить себе недостижимо высокую планку. Вместо того чтобы отстать от себя и переосмыслить свои завышенные ожидания, мы одержимо гордимся своими раздутыми достижениями, неукоснительно следуя установке на успех, заложенной в нас еще в детстве. Кто знает, может, именно это семейное наследие в первую очередь и побудило нас стать психотерапевтами?
Мы не пытаемся оправдывать и выгораживать Пегги Пэпп, но для справедливости стоит отметить: несмотря на то что в представлении Пегги ее выступление на конференции завершилось полным провалом, велика вероятность того, что, ни сама семья, ни зрители этого не заметили. Мы не исключаем, что, с их точки зрения, демонстрационная сессия прошла если не блестяще, то по крайней мере вполне приемлемо. В конце концов, мы-то знаем, что, когда наблюдаешь за мастером своего дела на сцене, редко обращаешь внимание на его ошибки из-за собственного чувства смирения и несостоятельности на его фоне.
“Что ж, — поспешила опровергнуть нас Пегги, — боюсь, в моем случае это было невозможно”.
Честно говоря, мы ей не поверили. Нередко бывает так, что даже после, казалось бы, откровенно провальной демонстрационной сессии на вас внезапно обрушивается поток комплиментов от публики, а клиент пожимает вам руку и благодарит за неоценимую помощь. Кто знает, возможно, дело в самовнушении или в благотворном влиянии репутации, но факт остается фактом: слишком часто наша оценка проделанной работы категорически не совпадает со впечатлениями людей со стороны.
“Организаторы конференции позднее прислали мне несколько отзывов, — призналась Пегги. — Если им верить, все было не так уж плохо. Кто-то из рецензентов даже заявлял, что это была лучшая сессия, которую ему довелось наблюдать в своей жизни. Впрочем, настолько восторженных откликов было немного, десятая доля процента на грани статистической погрешности. Думаю, люди заметили, что мне не понравилось, как все прошло. Да и пара не получила сколько-нибудь значимой обратной связи”.
СМИРЕНИЕ И МУЖЕСТВО
Много лет назад Пегги Пэпп написала предисловие к книге Failures in Family Therapy (Провалы в семейной терапии) Сандры Коулман. В своем эссе Пегги рассуждала о том, сколько смирения и мужества требуется для того, чтобы открыто говорить о собственных неудачах. Она писала: “Любая неудача неизбежно сопровождается мучительными размышлениями, долгими сожалениями и желанием молиться всем богам, чтобы в следующий раз они послали нам больше мудрости” [Coleman, 1985, р. 11].
Мы решили поинтересоваться у Пегги, что она думает об этой цитате сейчас, много лет спустя. Как ей кажется, насколько это перекликается с тем, что она отважилась честно и открыто поделиться с нами историей своей терапевтической катастрофы сейчас?
“Мне по-прежнему кажется, что эта идея играет исключительно важную роль, особенно если вы часто выступаете с докладами, написали много книг или имеете определенную репутацию. В таком случае люди непроизвольно будут возлагать на вас завышенные ожидания: раз вы именитый эксперт, значит, должны всегда знать нужные ответы, должны всегда быть мудры и рассудительны, проводить каждую сессию идеально, как по учебнику. В реальной жизни так не бывает. Мне кажется, человеческое поведение — настолько таинственная и непредсказуемая штука, что, если мы отказываемся смиренно и покорно принимать все его парадоксы, мы невольно отметаем собственную чуткость и обрекаем себя на невосприимчивость ко множеству житейских дилемм и неурядиц, с которыми сталкиваются наши клиенты. Иногда для того, чтобы помочь человеку, нужны не приемы, техники и методики, а мудрость и проницательность. Необходимо подлинное понимание сути человеческих страданий”.