Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере
Шрифт:
Вдруг Пегги замолчала, словно сама запуталась в том, что только что пыталась объяснить, и не могла сформулировать свою мысль. Ее доводы звучали логично, но почему-то на мгновение она растерялась, всем своим видом давая понять, что сейчас ей бы не помешало немного одобрения и поддержки от слушателей. Мы с радостью были готовы предложить и то, и другое, тревожно замирая в предвкушении того, что она скажет дальше.
“Раз уж мы заговорили о смирении, — продолжила она, — должна признать, что я всегда поражалась человеческой стойкости. В январе я устроилась на новую работу в одну из больниц Гарлема. Преподаю там семейную терапию интернам психиатрического отделения. Как-то раз ко мне на прием пришел один мужчина, отец. Это был крайне малообразованный человек с огромными финансовыми проблемами, до предела неблагополучный во всех отношениях. Он был безработным, у него была инвалидность.
ПО ЗРЕЛОМ РАЗМЫШЛЕНИИ
Один из любопытных побочных эффектов бесед на провокационные темы заключается в том, что часто такой диалог еще долго звучит у человека в голове даже после завершения разговора. Мы как раз размышляли о том, каково это — испытать прилюдное унижение, как это отличается от оплошности, допущенной за закрытыми дверями, и какие уроки можно извлечь из столь малоприятного опыта, когда получили неожиданное письмо от Пегги. Оказалось, мы были не единственными, кто никак не мог выбросить из головы эту беседу. В письме Пегги Пэпп призналась, что наша беседа побудила ее задуматься о новых подходах к обучению будущих психотерапевтов с акцентом на уважении к культурным различиям клиентов, а эти мысли, в свою очередь, напомнили ей о еще одном примере вопиющей терапевтической катастрофы.
“Я работа с одной парой в Институте Акермана. Девушка была англичанкой, а ее муж — выходцем с Ближнего Востока. Она как раз была беременна первым ребенком. Всю сознательную жизнь ее преследовали периодические острые приступы депрессии. Зная себя, она опасалась, что у нее может начаться послеродовая депрессия и это помешает ей заботиться о малыше. Мать мужа хотела приехать в Америку и пожить с ними на время родов, но жена категорически возражала против подобной затеи и твердила, что в первые месяцы после рождения ребенка не хочет видеть рядом с собой никого, кроме супруга. Муж очень боялся оскорбить свою мать отказом, но в конце концов согласился на компромисс. Мы договорились о том, что его мать прилетит в страну, но поживет отдельно до тех пор, пока жена не привыкнет к материнству, и только после этого переедет к ним. Я была довольна собой, мне казалось, что ценой немалых усилий мы все же умудрились найти вполне приемлемое для всех сторон решение”.
Дальше Пегги описывала другие проблемы и трудности, с которыми сталкивалась пара: языковой барьер, из-за которого у мужа возникали сложности с поиском работы, финансовые сложности, регулярные конфликты на тему того, кто и что должен делать по хозяйству. Как бы то ни было, за достаточно короткий период времени в рамках терапии ей удалось проработать с этой семьей немало болезненных тем, и Пегги казалось, что события развиваются по наилучшему возможному сценарию. Все ее иллюзии рухнули в один момент, когда муж неожиданно бросил терапию без объяснений, на прощание сказав, что эта затея себя не оправдала. Пегги была растеряна, озадачена и никак не могла взять в толк, что же произошло. Она потратила немало времени, разбирая и анализируя этот случай, и не раз консультировалась с коллегами в безуспешных попытках понять, в чем именно ошиблась.
“Несколько месяцев спустя, — пояснила Пегги, — я получила от этой семьи письмо, в котором они сообщили мне, что у них родилась девочка. Я отправила поздравительную открытку в ответ и написала, что была бы рада возможности познакомиться с ребенком, а заодно снова пообщаться с ними в рамках повторной консультации. Они приняли мое предложение. Во время нашего разговора я поинтересовалась у мужа, что побудило его отказаться от терапии. К моему удивлению, он упрекнул меня в бестактности, заявив, что я так и не поняла, насколько для него были важны отношения с матерью. Оказывается, в его стране существует традиция, согласно которой бабушке положено присутствовать при рождении внуков. В итоге он решил обратиться к другому психотерапевту из родной страны, который лучше ориентировался в ее культурной специфике”.
Пегги осознала, что была настолько зациклена на защите интересов жены, что полностью упустила из виду эмоции мужа и его глубокую приверженность семейным традициям. Компромисс, который она в итоге навязала клиентам, не сработал, поскольку ей не удалось доподлинно разобраться в подноготной их конфликта. Пегги допустила ошибку, но смогла извлечь из нее ценный урок, которым она отныне делится со всеми подопечными в супервизии: в своей работе психотерапевт обязательно должен учитывать культурную специфику и уважать взгляды и убеждения каждого клиента. “Это наглядный пример того, что поговорка век живи — век учись возникла не на пустом месте”, — подытожила Пегги Пэпп.
Глава 4
Изрядная порция скромности
Арнольд А. Лазарус
Свою карьеру Арнольд Лазарус начал убежденным поведенческим терапевтом. В этом нет ничего удивительного, поскольку именно он в свое время первым ввел в обиход сам этот термин. Впоследствии Лазарус переключился на более интегративную модель поведенческой терапии, которую описал в книге Behavior Therapy and Beyond (Поведенческая терапия и не только) и в которой его ранние поведенческие наработки сочетаются с принципами когнитивной терапии и элементами других методик. Его метод мультимодальной психотерапии зарекомендовал себя как один из наиболее устойчивых системных подходов, благодаря своей многогранной и в то же время целостной направленности. В итоге Арнольд Лазарус подарил практикующим специалистам всеобъемлющую модель для диагностики и планирования терапии, которая одновременно охватывала все измерения человеческого опыта.
На его счету около 17 опубликованных книг, которые заслуженно считаются классикой психотерапевтической теории, включая такие знаменитые труды, как The Practice of Multimodal Therapy (Практика мультимодальной терапии) и Краткосрочная мультимодальная психотерапия. Недавно из-под пера Лазаруса вышло еще несколько работ, немедленно завоевавших немалую популярность в среде сторонников его методов: I Can If I Want То (Могу, если захочу), Мифы о браке и The 60 Second Shrink: 101 Strategies for Staying Sane in a Crazy World (Психотерапия за минуту: 101 способ не лишиться рассудка в безумном мире).
Большую часть своей карьеры Арнольд Лазарус проработал на кафедре Ратгерского университета в Нью-Брансуике, шт. Нью-Джерси, где удостоился звания заслуженного профессора. С начала 1970-х гг. он заслужено считался одним из наиболее влиятельных мыслителей своего времени, и многие его работы поднимают вопросы важности применения интегративных прагматичных подходов в психотерапии. Впрочем, мы знаем, что за фирменным южноафриканским акцентом и педантичной любовью к логически выверенной и структурированной манере повествования Арни Лазаруса скрывается изящное остроумие и временами фривольное чувство юмора, так что разговор заведомо обещал быть интересным. Накануне звонка он заранее подготовил подробные заметки по каждому вопросу из нашего списка, стремясь максимально упорядочить свои мысли и превратить их в связный поток идей. Мы были уверены в том, с нашей стороны дело за малым, ведь Арнольд Лазарус давным-давно забыл, что такое терапевтические ошибки, не так ли?
КОМПЛЕКС НЕПОГРЕШИМОСТИ
Мы начали разговор с вежливой благодарности Арнольду за то, что он вызвался принять участие в проекте и нашел в своем расписании время для нашего интервью.
“Буду рад с вами пообщаться”, — ответил он. А потом, подумав, добавил: “Только учтите, если в своей книге вы выставите меня совсем уж идиотом, у меня, скорее всего, отберут лицензию, и это будет печальный конец моей карьеры”.
“Что ж, — не моргнув глазом ответил Джон, — именно этого мы и добиваемся”.