Терапия
Шрифт:
— Вы тот джентльмен, который жаловался?
Я ответил, что нет. Грэхэм глянул на меня и спросил:
— Можно к вам подняться?
— Хорошо, — сказал я. — Ненадолго.
Полицейские посмотрели на меня в изумлении.
— Надеюсь, вы знаете, что делаете, сэр, — неодобрительно заметил старший. — В свой дом я бы этого оборванца не пустил, вот что я скажу.
— Я не оборванец, — возмутился Грэхэм.
Полицейский в ярости выкатил на него глаза.
— Молчи, оборванец, — прошипел он. — И не попадайся мне больше на этом крыльце. Понял?
И холодно посмотрел на меня.
— Я мог бы задержать вас за то, что вы мешаете полицейскому исполнять свои обязанности, — заявил он, — но на первый раз посмотрю на это сквозь пальцы.
Я
— Вам придется поискать другое место, Грэхэм, — сказал я. — Я больше не смогу вас защищать. Уезжаю за границу, возможно на несколько недель.
Он с хитрецой посмотрел на меня из-под своей челки.
— Позвольте мне здесь остаться, — попросил он. — Я присмотрю за квартирой, пока вас не будет. Как сторож.
Я рассмеялся в ответ на его нахальство.
— Ей не нужен сторож.
— Вы ошибаетесь, — возразил он. — Здесь столько всякого сброда. Вас могут ограбить, пока вы в отъезде.
— До сих пор меня не грабили, хотя квартира большую часть времени стояла пустая.
— Я же не имею в виду житьздесь, — пояснил Грэхэм, — только спать. На полу… не на вашей кровати. Я бы содержал тут все в чистоте и порядке. — Он огляделся. — Намного лучше, чем сейчас.
— Не сомневаюсь, Грэхэм, — ответил я. — Спасибо, но нет.
Вздохнув, он покачал головой.
— Надеюсь, вы об этом не пожалеете, — сказал он.
— Что ж, — ответил я, — на крайний случай я застрахован.
Я проводил его на улицу. Моросил мелкий дождь. Мне стало немного неловко, когда он, подняв воротник, взвалил на плечо скатанный спальный мешок, — но что я мог сделать? Было бы безумием отдать ему ключ от квартиры. Вернувшись, я мог обнаружить, что он превратил ее в ночлежку для бродячих философов, как он сам. Я сунул ему в руку несколько банкнот и велел найти место на ночь.
— Спасибо, — бросил он и скрылся в темной влажной ночи.
Никогда не встречал человека, который принимал бы помощь с таким безразличием. У меня такое чувство, что больше я его никогда не увижу.
Четверг, 17 июня.Уехать сразу не получилось. Позвонил Шортхауз и сказал, что ему будет удобнее, если я подожду несколько дней, пока он не согласует детали договора с другой стороной. Поэтому я в "нетерпении болтался эту неделю в городе, стараясь убить время чтением всего, что смог найти в книжных магазинах Чаринг-Кросс-роуд о паломничестве в Сантьяго. Сегодня утром съездил в Раммидж подписать бумаги и вернулся ближайшим поездом. Вечером, когда я укладывал вещи, неожиданно позвонила Салли. Впервые за многие недели.
— Я только хотела сказать, — произнесла она старательно ровным тоном, — что, по-моему, ты очень щедр.
— Пустяки, — ответил я.
— Мне жаль, что все так неприятно вышло, — сказала она. — Боюсь, я тоже виновата.
— Да, конечно, такие вещи всегда болезненны, — поддержал я, — развод выявляет в людях далеко не лучшие качества.
— Ну, я просто хотела поблагодарить, — сказала Салли и повесила трубку.
Разговаривая с ней, я чувствовал себя неуютно. Как бы снова не начать жалеть о принятом решении. С меня станется. Хочется поскорее вырваться отсюда, оказаться далеко от всего этого, в пути. Я уезжаю завтра утром. Сантьяго, я иду.
Часть четвертая
21 сентября.Я пришел к выводу, что главное различие между написанием книги и написанием сценария заключается не в том, что последний состоит в основном из диалогов, — весь вопрос во времени. Сценарий весь пишется в настоящем времени. Не в литературном, а в онтологическом смысле. (Каково, а? Вот результат чтения книг Кьеркегора.) Что я хочу сказать — в спектакле или в фильме
Дневник находится посередине между этими двумя формами. Словно молча разговариваешь сам с собой. Сочетание монолога и автобиографии. Можно сколько угодно всего написать в настоящем времени, например: «Платаны у меня под окнами одеваются листвой…». Но на самом деле это всего лишь более затейливый способ сказать: «Я пишу, я пишу…». Это бессмысленно, так не рассказывают. Как только начинаешь писать какую-нибудь историю — вымышленную или из своей жизни, — естественно выбрать прошедшее время, потому что ты повествуешь о том, что уже случилось. Отличительная особенность дневника в том, что автор не знает, куда движется его рассказ, не знает, чем он закончится; поэтому кажется, что он существует в некоем бесконечном настоящем, хотя отдельные эпизоды могут быть описаны в прошедшем времени. События в романе — это свершившийся факт или якобы свершившийся. Развивая сюжет, романист может не знать, как он закончится, но читателю всегда кажется, что писатель это знает. Прошедшее время первого предложения подразумевает, что описываемые события уже произошли. Я знаю, что есть романы, полностью написанные в настоящем времени, но в этом есть что-то странное, они экспериментальны, читателю настоящее время кажется здесь неестественным. Они читаются как сценарии. Автобиография в настоящем времени покажется еще более чудной. Автобиографию всегда пишут постфактум. Это форма прошедшего времени. Как мое воспоминание о Морин. Как этот абзац, который я только что закончил писать.
Во время своего путешествия я продолжал вести дневник, но мой ноутбук сломался в горах Леона, а у меня не было ни времени, ни возможности его починить, поэтому я начал писать от руки. Теперь я открыл свои дискеты и скрупулезно набрал записи на компьютере, но они передают то, что со мной произошло, лишь в очень грубом приближении. Писал я урывками, бывало, к концу дня я так уставал или же выпил, что невольно приходилось ограничиваться лишь скупыми пометками. Поэтому сейчас я создал на их основе более внятное и связное повествование, так сказать заранее зная конец. Потому что мне действительно кажется, что я добрался до какого-то конца. И надеюсь, до нового начала.
От Лондона до Сен-Жан-Пье-де-Пор я добрался на машине за два дня. Абсолютно без проблем. Единственной сложностью было ограничивать скорость «супер-мобиля» на маршруте. Очень кстати пришелся круиз-контроль. И кондиционер — на плоских болотистых равнинах к югу от Бордо дорога просто плавилась от жары. Когда я достиг предгорья Пиренеев, стало попрохладнее, а в Сен-Жан-Пье-де-Пор (город святого Иоанна у начала перевала) меня прихватил дождь. Это приятный торговый и курортный городок с красными остроконечными крышами и бурными ручьями, угнездившийся среди лоскутного одеяла полей, переливающихся всеми оттенками зеленого. Здесь есть гостиница с рестораном, помеченная в мишленовском справочнике двумя звездочками, и мне посчастливилось получить в ней комнату. Я узнал, что чуть позже, в сезон, без предварительного заказа у меня не было бы ни малейшего шанса. Город уже был наводнен бесцеремонными туристами, которые безутешно бродили повсюду в залитых дождем непромокаемых куртках с капюшонами или накачивались спиртным за столиками кафе в ожидании улучшения погоды. Паломников, держащих путь в Сантьяго, можно было сразу отличить по ракушкам-гребешкам, украшающим рюкзаки.