Терминатор из глубинки
Шрифт:
Седой спокойно и молча выслушал приказание и, почти по-уставному развернувшись, вышел из кабинета.
– С вашей стороны, надеюсь, будут проведены аналогичные мероприятия, – более утвердительно, чем вопросительно произнес Хладовский. – Попрошу вернуть захваченных вами моих людей и уничтожить имеющиеся данные по «Армаде». У вас еще что-то есть ко мне?
– Пожалуй, что нет, – сказал Мао. – Мы можем идти?
– Да, конечно. Прощайте!
Они уже находились на пороге кабинета, когда вслед им прозвучал чуть насмешливый голос Хладовского:
– А должок все
Общее настроение, прямо сказать – не совсем радужное, за воротами коротко, но емко выразил Самсон:
– Козел гребаный, учить вздумал. Ишь как завернул: «Мочилы с человеческим лицом...» Сами, без наставников, разберемся, какое у нас лицо!
Менее эмоциональный Мао, подумав, добавил:
– Пургу он гнал, пытался крутость свою показать. Прижали мы его к стенке – дальше некуда. Ума у Хладовского не отнять, и просчитал он все четко. А раз просчитал, то понял, что мы не остановимся на полдороге. Вот и решил малой кровью дело закончить. А что до его словесного поноса, так то – умри, а стойку держи!
Вадим был согласен и с Мао, и с Самсоном, а в чем-то даже и с Хладовским. Со всеми был согласен в нахлынувшей на него радости от того, что все наконец закончилось.
Глава 20
К вопросу о совместимости курицы и коньяка
В это утро Вадим видел Надежду мимолетно, практически не более чем «здравствуй – до свидания». Сразу после рандеву с Хладовским они поехали в отдел и доложили о результатах операции. Олег Петрович, по виду, был доволен успехами питомцев: рыкал хоть и свирепо, но в меру, и ухмылялся на немногочисленные шероховатости акции с приличным учителю пониманием – то бишь без излишней иронии и ехидства.
Похвалы от него, естественно, не дождались. Однако же его заключительную фразу «дело сделали, ну и ладненько» можно было приравнять к доброму ушату благовоний, щедро выплеснутому на замороченные трехсуточными метаниями головы друзей, в комплексе с воскуриванием бочки фимиама в их же честь. От такой нежданной ласки они даже засмущались, словно институтки перед статс-дамой, и по-девичьи застенчиво потупили глаза в пол.
А в знак особого благоволения Олег Петрович предоставил отличившимся отгулы. Неслыханной щедростью он вообще-то никогда не страдал, поэтому Мао и Самсон были уволены от службы на двое суток, включая в этот срок уже наступившие; Доктор слезно выпросил трое, а Вадим – Дед, по обыкновению, «забыл», что тот еще почти две недели должен отдыхать в отпуске, – получил «вольную» до ближайшего понедельника. «А от щедрот своих руль даю!» И совсем напоследок Олег Петрович, как положено, скорчил свирепую физиономию и, представив для всеобщего обозрения внушительный кулак, напомнил птенцам, что реабилитация должна быть скромной.
Оставалось совсем немногое: ввести в курс дела Надежду и доставить ее с дочкой домой. Доктор взмолился о пощаде, жалостно залепетав о сверхнеотложных – на грани жизни и смерти – личных проблемах. Самсон, задумчиво почесав затылок, сообщил, что он еще в субботу пообещал Настене поход в зоопарк. Мао, отдавая последний долг своему недолгому начальствованию, махнул рукой:
– Валяйте, бездельники! – и вместе с Вадимом отправился за Надеждой.
Через сорок минут, достойно прорвавшись на вертком «Киа-Спортидже» Мао через пробки на дорогах, они добрались до улицы с гордым названием Краснобогатырская и хитрой отдельской «хаты», где отсиживались мать с дочерью.
Настороженные глаза, в тревожном ожидании переходящие с Вадима на Мао, и синева вкруг век выдавали волнение женщины. Сергей и ободряюще улыбнулся ей, и успокоил:
– Все прошло, все позади. Никто вас больше не потревожит: ни шантажисты, ни бывший муж. Проблема решена. Собирайтесь, мы отвезем вас домой.
– Вадим?! – словно не веря услышанному, обратилась к нему Надежда. – Это правда?
– Совершенная правда, Надя, – подтвердил он и устало поклялся: – И ничего, кроме правды!
Глаза женщины полыхнули радостью, и она бросилась в комнату, откуда неслись донельзя знакомые слова песенки о голубом вагоне.
– Иришка, выключай телевизор, поехали домой.
– Мама, можно я досмотрю мультик – осталось чуть-чуть?
– Ты его уже раз пятнадцать смотрела. Собирайся, нас ждут.
– Мама, ну разреши...
– Ирина! Я сказала! – сурово-предупредительным выстрелом прозвучал голос Надежды.
– Хорошо, мама, – обреченно согласилась девочка.
Вадим удрученно покачал головой:
– Строгие, однако, порядки в этой ячейке общества. Шаг вправо, влево...
– Нормальные порядки, – с одобрением констатировал Сергей и затем злодейски ухмыльнулся: – Чувствую, не одну Ирину скоро будут вести прямой дорогой к счастливой жизни.
– Ты на что намекаешь? – вскинулся Вадим.
– Да это я так, о нашем, бабьем, – радостно загоготал Мао и в притворном испуге прикрылся локтем. – Все, молчу, молчу!
Надежда жила неподалеку. В машине они только обменялись общими фразами, да и прощание у парадного получилось скомканным и сухим.
– Ну, счастливо... – пожал плечами Вадим, не находя слов.
Надежда удивленно взглянула на него, но через секунду в ее глазах мелькнула веселая искра.
– И тебе счастливо и спасибо вам за все, – и уже у двери, повернувшись к нему, бросила: – Я позвоню...
Это «позвоню» буквально въелось в его подкорку. Он принимал ванну, брился, шел в магазин за продуктами, готовил себе обед, а в голове вопросительно, утвердительно, восторженно, упаднически, оскорбительно и утешительно звучало навязчивым фоном это идиотское слово: «Позвоню?.. Позвоню!.. Позвоню...»
И, что удивительно, телефон не единожды заставлял его хватать трубку, прерывая требовательно-призывные трели звонка. Аппарат в квартире был более предметом интерьера, чем рабочим устройством. Даже когда Вадим жил в Москве в перерывах между командировками, звонки были крайней редкостью и, как правило, чаще служебными, чем личными. А тут не успел объявиться в родном гнездышке – и пошел трезвон, да еще когда ждешь... В последнем Вадим, правда, никак не желал признаваться, однако дело обстояло именно так.