Терминатор. Часть 1
Шрифт:
— Иди сейчас же домой Вера, а то простудишься! Ты под дождем и сосвсем голая!
Дмитрий сейчас боялся не то, что Вера могла простудиться. Ведь было тепло, и ливень был теплый, летний. Он больше всего боялся того, что мог кто-нибудь увидеть ее почти голую под дождем в одной ночнушке. Что могли подумать соседи. Окажись они тоже, где-нибудь поблизости и под дождем.
— Не хочу, дядя Дима! — прокричала она ему — Я хочу еще немножко побыть под дождем!
С ТОК715, сейчас что-то происходило. Что машина и сама не понимала. И сама себе не могла объяснить. В ее программе происходили радикальные перемены. А на экране 40000000битного монитора мелькали бесконечные цифры. Это все происходило само по себе, и фиксировалось
Машина фиксировала автоматически состояние природы и атмосферы, присутствие инертных газов в момент электрических высоковольтных разрядов от сверкающих молний. И делала биохимический анализ текущей по ней воды. Попадающей роботу киборгу гибриду Вере в ее приоткрытый рот, втягивая влагу через нос. И вдыхая полной грудью и подвижной диафрагмой металлического, бронированного гидравлического с дублирующими вспомогательными и контрольными системами мощного эндоскелета, глубоко и напряженно.
— Сейчас же иди! — прокричал он ей снова — Ты мокрая вся как лягушка.
Дмитрию это не особо понравилось, но девчонка она есть девчонка. Вера и вправду, дождя не могла еще видеть. И это явление природы ей вскружило голову. Она Вера, ребенок военной эпохи и дождь для нее как нечто сверхестественное и необъянимое. И Егоров Дмитрий это понимал. И поэтому жестко не смотрел на ее сегодняшнее ночное непослушание.
Вдруг Вера сорвалась с места и подбежала к нему. И обхватила его мокрыми девичьими голыми руками. Вера прижалась к нему сама и прижала его к себе. Дмитрий не ожидал такого. Такой силы от молодой совсем еще девчонки он не ожидал. Силы в ее обхвативших его за спину руках.
Это была необычная сила для столь юной девчонки. И Дмитрий отметил это для себя. А робот ТОК715 не совсем размерил и рассчитал свою силу машины.
Может, от захватившего машину радости и восторга. От возникших радостных почти человеческих в своей программе эмоций, которыми была наделена машина. Это входило в программу киборга гибрида ТОК715. И дождь вызвал переизбыток этого неконтролируемого самой машиной восторга.
ТОК715 немного перестарался и это заметил Дмитрий. Но так и не понял, что к чему. Егоров Дмитрий был простым деревенским мужиком, который кроме своего домашнего хозяйства и вокруг соснового и елового таежного леса в жизни ничего и не видел. И был далеким от понятия робототехника и программирование. Здесь в лесной глуши в верховьях Маны, и в деревне староверов.
Дмитрий, почувствовал, как хрустнуло в спине в его пояснице под обхватом тех мокрых в дождевой воде девичьих рук.
— Вера — он быстро ей сказал — Ты раздавишь меня…Отпусти, Вера…
Робот, мгновенно, поняв свою допущенную ошибку, ослабил хватку и отпустил Дмитрия, глядя виновато по-детски в его, почти старика глаза, карими, почти черными девичьими под изгибом черных бровей глазами.
— Простите, дядя Дима — произнесла Вера, снова обняв его за поясницу и спину, но уже мягко и более нежно и острожно, быстро соизмеряя давление своей гидравлики и сервоприводов. И прижавшись снова к груди почти уже старика Егорова Дмитрия. Понимая допущенную, чуть не ставшую трагической оплошность.
— Иди домой, Вера — произнес еще раз Дмитрий, сам прижав Веру к своей груди, как словно был ее родным отцом.
— Иди домой и оденься во что-нибудь сухое — произнес он ей тихо, а сам прижимал прижитую несовершеннолетнюю красивую мокрую всю в теплой дождевой воде сожительницу. Сам уже тоже весь мокрый от бурного ливня.
— Дядя Дима — прошептала Вера ему — Дождь — Это так здорово.
— Я знаю, но пора домой — ответил также тихо он ей. Еще ночь на дворе.
Дождь продолжал лить, но они оба уже были дома. И каждый в своем углу переодевался в сухое.
Вера аккуратно стащила свою прилипшую к ее голому девичьему телу ночнушку под которой не было ничего.
Дмитрий тоже сбросил с себя мокрую майку. Оставаясь лишь в одних мужских широких намокших от дождя трусах.
— Дядя Дима — спросила радостная, стоя голой девичьей спиной, вся целиком голая, она к нему, а он, отвернувшись и снимая все, как и она с себя сырое, стыдливо слушал ее.
— Что, девочка моя? — спросил Дмитрий, даже краснея, как мальчишка. И это было еще стыднее ему взрослому уже пятидесятилетнему стареющему деревенскому мужчине.
Вера развернулась вполоборота и посмотрела на него и тоже практически голого, в одних мужских трусах и отвернувшегося в сторону окна, где шел ливень.
— Дядя Дима — повторила машина ТОК715 — А ваша жена Антонина была красивая?
— Да, красивая — произнес Дмитрий, и ему было еще стыднее, когда его глаза, почти старика, увидели голую с торчащими маленькими сосками полненькую девичью грудь — Красивая, как и ты Вера. Только значительно тебя старше.
— Я бы хотела ее увидеть — произнесла машина ТОК715, ощущая как от нахлынувших ночных впечатлений колотиться живое врощенное сердце под бронеплитой своего эндоскелета и сжимается судорожно на гидравлике, выполняя роль дыхания, грудная плита как человеческая диафрагма. Как гудит правая водородная в груди той в специальной выдвижной ячейке батарея и генератор в глубине гибрида-робота ядерный генератор — Очень жаль ее, дядя Дима. Я не хочу умирать — она снова произнесла ему и вот так лежать в земле.
— Ты не умрешь, Вера — произнес Дмитрий, искоса рассматривая стыдливо красивую совершенно голую девичью фигуру, сам надевая сухую майку, и ощущал, как у него билось судорожно мужское сердце, и одолевали мысли о любви. У него уже почти седеющего старика. Прерывается тяжелое дыхание и судорожно сжимается грудь. Приятная судорога сводит руки и ноги. Когда он Дмитрий видит те ее округлые девичьи красивые бедра и икры ног.
Она сейчас голая и мокрая вся от проливного дождя, как некая волею судьбы, оказавшаяся толи по воле Всевышнего в его доме стареющего одинокого вдовца русалка, стоит у другой стороны дома, у стены и стоящей там постели, возле сундука с бельем его умершей жены Антонины. Выбирала, что ей надеть и поглядывала как-то не однозначно на него. Возможно, специально делала так, чтобы он рассмотрел ее подольше девичью молодую еще совсем наготу.
Он прибрал ее ту одежду, в которой она пришла к нему, и положил отдельно в стоящий старенький повидавший жизнь, как и он, сам деревянный платяной шкаф. И сейчас та одежда висела в нем на деревянной вешалке. А Вера даже не спрашивала о ней, будто той уже и не было. Ей нравилась одежда его Антонины, и он не находил ничего предосудительного в том, что Вера хочет приобщиться к их деревенской жизни и остаться у него в его доме.
А его так тянет к ней, что сама за себя говорит его взбудораженная живая еще и способная пока еще к деторождению детородная плоть.