Тернистый путь
Шрифт:
Мать усмехнулась:
— Как же я могу отцу не сказать про твою драку, когда у тебя такое доказательство на лице!
— Я скажу, что упал и ушибся. Или наткнулся на что-нибудь.
— Нет, сынок, врать нельзя родителям, а тем более родному отцу. Ничего, пусть он тебя отругает как следует. И в школе пусть поучат, а то больно резвый стал, на всех кидаешься с карандашом… Холодное-то прикладывали к синяку?
— Прикладывали! Ребята свои пятаки для метро мне давали. Я мочил под краном, прикладывал. Не помогло! — горестно сказал Шурка и ушел к себе в комнату
Отец, рабочий сцены, пришел из своего театра поздно. Тоже мрачный и чем-то сильно расстроенный. Мать рассказала ему про Шуркину драку, но отец неожиданно для матери ругать Шурку не стал, а, наморщив тяжелый, квадратный лоб, сказал так:
— Шурка ни в чем не виновен. Не он драку начал, да к тому же еще и синяк заработал!
— Ты, отец, ему скажи, чтобы он перестал смешные картинки рисовать на всех, кто только под руку ни подвернется!
— «Картинки»! — сухо, с иронией сказал Шурка. — Не картинки, а карикатуры и дружеские шаржи. Пора бы знать.
Отец подмигнул сыну и твердо сказал матери:
— В школу я не пойду! Поди сама и скажи, что твой сын художник, сатирик, его ребята «Кукрой» зовут… в честь Кукрыниксов.
— Они меня зовут «Кукрой-Мукрой», — уточнил Щурка.
— Скажи, что того мальчишку, который нашей Кукре-Мукре синяк подставил, надо примерно наказать, чтобы он на всю жизнь запомнил, что на критику нельзя отвечать кулаками… И всё об этом! Давай ужинать!..
…Поужинали молча. Шурка принес свой альбом, стал тут же за обеденным столом что-то рисовать. Мать подала отцу стакан чаю, спросила робко:
— Ты что такой хмурый, Вася? Неприятности у тебя?
— С режиссером поругался! — сказал отец. — С этим… молодым, с Никишевым. Без году неделя в театре работает, а уже позволяет себе..'. Вы, говорит, Василий Семенович, опять в третьей картине задник небрежно закрепили. И опять у нас облака ходуном ходили, зрители, говорят, даже смеялись, хотя это самая драматическая картина в спектакле. Я ему как бы в шутку, но со значением отвечаю: «А вы мне, Николай Львович, стимул из директорского фонда обеспечили за эти ваши облака?!» Тут он взвился. Вы, говорит, только и думаете, как бы десятку сорвать в порядке материального стимулирования. А зарплату за что вы получаете? Вы, говорит, как та лягушка, с которой, знаете, опыты делают. Пока током ее не простимулируют, она лежит как бы бездыханная, ток поднесут — она начинает лапками сучить». Ну, тут я ему выдал. За лягушку, за лапки, за все. Научно выдал! Я его еще на местком выставлю — за оскорбление.
Отец, наверное, долго бы еще бушевал, понося дерзкого режиссера Никишева, если бы не Шурка. Он протянул отцу свой альбом и сказал:
— Папа, посмотри!
Отец посмотрел и стал медленно багроветь. Его лоб еще больше отяжелел.
— Что это значит? Что ты тут намазюкал?
— Опытную лягушку! Которую стимулируют. Видишь, человеческая рука держит десяточку на проводе? Ее надо бы красным карандашом, десяточку… Я сейчас принесу!
— Обожди! Это же ты, свиненок, на меня нарисовал дружеский шарж?
— Почему на
— А почему лягушка на меня похожа? Зачем ты к ее поганому туловищу человеческую голову приспособил?! Вот же мой нос у нее на физиономии… и глаза мои!
— Да что ты, папа! — засуетился Шурка. — У тебя совсем не такой нос. И глаза не такие! Сейчас я тебя нарисую, ты сам увидишь!
Шурка отбирает у отца свой альбом и начинает с лихорадочной быстротой рисовать дружеский шарж на отца. Отец обиженно сопит, ждет. Мать вздыхает Закончив набросок, Шурка с опаской придвигает к отцу альбом.
— Вот! Теперь это ты, а не лягушка! Посмотри!
Отец берет альбом. С листа бумаги глядит на него не лягушка, а смешное и странное создание с нависшим лбом и маленькими, навыкате глазами. Вроде и не похоже на него, но тем не менее это он!
Закатив Шурке увесисто-звонкий подзатыльник, отец рывком молча встал из-за стола и вышел из комнаты.
Тернист ты, путь сатирика!
СИЛА СЛОВ
Встретились два приятеля — деятели культурного фронта: товарищ Малоопытный и товарищ Многоопытный.
Зашли куда следует, заказали что полагается и стали разговаривать по душам.
Многоопытный сказал Малоопытному:
— Ну, рассказывай. Делись! Какие в твоей культурной точке имеются достижения на сегодняшний день? Выкладывай!
— Достижений у нас маловато! — печально вздохнул Малоопытный. — Не далее как вчера делал доклад… в одном месте. Выслушали и говорят: «Без огонька работаете, товарищ Малоопытный». Отвечаю: «Как же так без огонька, когда нами за месяц проведены были три клубных «Огонька» при участии двух заслуженных артистов, одного мастера спорта, группы дрессированных медведей и одного кандидата наук на тему… простите, говорю, тема очень важная и актуальная, но в голове не удержалась. Все три «Огонька» при кофе с печеньем и при яблоках «джонатан», один рубль тридцать копеек кило».
Посмеялись, пожурили меня. Так что сам видишь, какие у нас достижения.
Многоопытный сочувственно поглядел на поникшего Малоопытного и сказал:
— Ладно, помогу тебе! Бери карандаш, блокнот, пиши. Так и быть, снабжу тебя огоньком. Даже не огоньком, а пламенем. Какие мероприятия у тебя запланированы на следующий месяц?
— Выездные спектакли запланированы. Три выездных должны в нашей точке произойти.
— Что за спектакли?
— Обыкновенные, сам знаешь. По большей части такие… на тебе, боже, что нам не гоже!
— Понятно! Как ты собираешься величать их на афишах и в своем отчете вышестоящим инстанциям?
— А как ты их еще назовешь, кроме как выездной? От слова «выезжать»! Не приходящим же! — неопределенно хихикнул Малоопытный.
— Серый ты человек! — сказал Многоопытный и постучал костяшками пальцев по своему лбу. — Не хватает у тебя тут фосфоришки! Отстал ты, я вижу, от требований времени, сильно отстал! В отчете напишешь: проведены три «десанта Мельпомены». Уразумел?