Терновая крепость
Шрифт:
Это еще что такое?
Из обрубков змеи вывалились еле-еле оперившиеся птенцы.
Дюла уже не махал топором, он боялся, что его стошнит. Но он тут же подумал, что было бы неразумно так не по-хозяйски распорядиться съеденным на завтрак салом; и, усилием воли подавив тошноту, стал считать птенчиков синицы, проглоченных змеей. Их оказалось шесть.
Наш Плотовщик был мокр от пота. Отдышавшись, он подошел к другому дереву, но сначала осмотрел его со всех сторон: нет ли и в нем дупла еще с одной змеей. Отрубив большой сук, Дюла передохнул, затем потащил заготовленные им дрова домой. И мост, и ночное путешествие в кромешной тьме, и его недавние страхи вылетели у него из головы.
Э-э, послушай, чего это ты такой зеленый? — спросил, бросив взгляд на мальчика, Матула.
Дядя Герге, там из дупла выползла вот такая змея! Я разрубил ее… а в ней были птенцы синицы…
Ага! — кивнул старик. — А зачем тебе понадобилось ее разрубать? Достаточно было бы стукнуть по голове…
Сейчас Дюле уже не казалось чем-то особенным и трудновыполнимым встать в два часа ночи и в одиночку отправиться в путь-дорогу, а к четырем быть у моста.
Разумеется, будет еще темно: ведь в два часа ночи солнце светить не может.
— Помочь вам, дядя Герге?
— Не надо. Сейчас вода закипит. Овощи уже почти сварились. Скоро будем обедать. Возьми доску и разложи все, что прислала Нанчи.
Доска эта попала сюда в дни, когда строили дамбу, и была в ту пору чертежным столиком, но ножки у него отломались, и его «останки» достались Матуле. С тех пор доска выполняла различные функции. Вообще-то главным ее назначением было служить столом, хотя ножек к ней так и не приделали. Матула раскатывал на ней тесто, резал табак и сало, потрошил рыбу, сушил грибы. И называл он ее попросту доской. Когда она, после многократного употребления, приобретала бурый цвет и пропитывалась определенным запахом, старик оттирал ее на берегу песком и высушивал на солнце. В данное время доска была темно-коричневой.
Дюла выложил гостинцы, присланные тетушкой Нанчи, один вид которых предвещал удовольствие желудку.
Наверно, мы обойдемся и без раков, дядя Герге.
Увидим.
И Дюла увидел. Когда вода в кастрюльке забурлила, Матула бросил в нее раков, а когда они покраснели, старик высыпал их горкой на стол.
— Вот их как нужно есть, — сказал он, отломив клешни как раз у «короля» и положив на тарелку Дюле белое мясо. — И не смотри на него, будто на неспелую грушу. Сначала попробуй.
Дюла не испытывал никакого интереса к раку и не имел желания его попробовать. Но стоило ему взять в рот нежное, мягкое, как масло, мясо рака и проглотить первый кусок, как…
Дядя Герге, а ведь это очень вкусно!
А я что говорил? Мы заставим полакомиться раком и Белу.
Кряжа-то?
Его самого. Белу.
Мы зовем его только Кряжем.
Знаю. Но для меня он Бела.
Он очень хороший парень! Вот увидите, дядя Герге.
— Так-то оно так, да только… — И Матула жестом показал, что здесь, в царстве камышей, существуют свои правила поведения. Здесь фамильярность не в ходу, даже со стороны старших по отношению к младшим; здесь не принято бросаться друг другу на шею, не досаждают шумно друг другу, но и не стараются захватить врасплох..
А вы знаете, дядя Герге, Кряж в школе сидит со мною рядом. Он парень сильный, но никогда не дерется. И все его любят.
Наверное, он стоит того, — кивнул Матула. — Вот наловим раков и рыбы про запас. К вашему приезду я приготовлю пошире постель.
Спасибо, дядя Герге. Ну, давайте доедим обед тети Нанчи — и в путь.
За разговором раки почти все были съедены. Как ни были они вкусны, однако наш Плотовщик вскоре сообразил, что ими по-настоящему не наешься. Может быть, килограммовой клешней морского рака еще туда-сюда, но этими — нет, даже если тебе попадет и сам их «король» (не говоря уже о мелюзге). Вот почему, когда кастрюлька опустела, старик и мальчик с удовольствием принялись уничтожать лакомства, посланные тетушкой Нанчи.
Однако Матула и на этот раз не хотел было притрагиваться к «гостинцам», пока Дюла решительно не сказал ему.:
— Возьмите же, дядя Герге. У нас ведь тут все общее.
— Пожалуй, что и так, — согласился старик.
По-видимому, такого же мнения придерживался и Серка. Во всяком случае, кое-как расправившись с остатками раков, он не отказался от куриных косточек и поочередно устраивался то подле Матулы, то подле Дюлы, в зависимости от того, кто скорее, по его мнению, мог бросить подачку. Только раз Серка покосился на дерево, тень от которого падала на поляну перед хижиной, и заворчал.
«Убирайся!» — означало это ворчание, и Матула, посмотрев в ту сторону, увидел сидевшую на суку сороку.
Глаза у нее блестели, и, поняв, что ее заметили, она заверещала:
«Чер-черр, те-те-те… Все что-то дают, чер-черр… Повсюду остаются объедки..»
«Пошла прочь отсюда! — заворчала собака. — Ничего у нас ты не получишь!»
Надо бы подстрелить ее… — И Дюла мечтательно взглянул на ружье.
Ее-то? Вряд ли это удалось бы. Этой старой сороке хорошо известно, что такое ружье… Видишь, как блестят у нее перья, а у молодых сорок они хотя тоже черные, но не такие блестящие..
Известно, что такое ружье? — с сомнением переспросил Дюла. — Но этого не может быть, дядя Герге!
— Не может? А ну смотри!
Старик встал и спокойно, неторопливо направился в хижину. Сорока умолкла и стала наблюдать за ним. Вскоре Матула вернулся с пустыми руками, не глядя на птицу, пользующуюся репутацией завзятой воровки.
«Чете-те-те… Чер-чер!.. — снова застрекотала сорока. — Вот вы уйдете, а я хорошенько осмотрюсь тут…»
Матула постоял немного около костра и снова вернулся в хижину.
Когда он появился вновь, в руках у него уже было ружье. «Чер-черр!» — испуганно затрещала сорока и тотчас же взмыла в воздух.
Дюла как завороженный смотрел ей вслед.
Дядя Герге, вот уж никогда не поверил бы!
Я же сказал тебе, что это старая сорока. Ежели на ее местe была бы молодка, может, и осталась бы. Тебе доводилось уже стрелять из такого большого ружья?
— Из такого — нет, а из флоберта [9] — не раз.
— Флоберт — это не ружье! — пренебрежительно отмахнулся старик. — Вот настоящее, хорошее ружье, с точным боем. Но взводить надо один курок, а взведешь, к примеру, сразу оба, оба ствола и выпалят.
9
Венгерское духовое ружье.