Терновый венец офицера русского флота
Шрифт:
В этот день в Гельсингфорсе по требованию судовых комитетов должен был состояться митинг на Вокзальной площади. Во избежание эксцессов, командующий флотом вице-адмирал А.И.Непенин издал приказ, разрешивший неограниченный сход матросов на берег. Более того, офицерам также рекомендовалось принять в митинге участие. Запись за 4 марта 1917 года в Историческом журнале Минной дивизии:
2 час. 40 мин.
8 час. 03 мин.
11 час.
13 час.
Команда (Кречета) собралась в палубе и Начальник Дивизии с офицерами прочел текст воззвания депутата Керенского об отречении Государя Императора за себя и Наследника Цесаревича в пользу Великого Князя Михаила Александровича и отречение этого в пользу народа.
Провозглашено «Ура» новой Свободной России. Офицеры освобождены из под ареста.
Вся команда ушла на демонстрацию. Команда вернулась.
Команда с офицерами ушла в город встречать депутатов Родичева и Скобелева. Комфлота разрешил участие в демонстрациях г.г. офицерам и команде и приказал первым быть с красными бантами и без оружия.
В первые дни после объявления приказа о «равноправии» и «свободе» всех чинов армии и флота, матросы все чаще заводили с офицерами разговоры, которые невозможны были прежде. Революционная заваруха в Петрограде, плоды «агитации» в экипажах, делали матросов все смелее в своих высказываниях.
Воспоминания об одном таком разговоре с матросом приводит в статье «Начало конца», напечатанной в «Морском сборнике» № 4, IV выпуска, в 1921 году в Бизерте офицер Российского императорского флота Б.А.Лазаревский:
«Д-да-а… Попили они нашей кровушки.
Кто “они”, — спрашивал я.
Да вот эти великие князья да министры, что с нами плавали…
Как же они пили вашу кровь?
Да так, что и днем и ночью вахта и вахта…
Так ведь вахта на всех кораблях…
Воно на всех, но только у нас жара немыслимая в кочегарке…
Ну хорошо, — перебивал я, — а все-таки кто же вашу кровь пил?
Кто? Вот постойте вахту в кочегарке, а тогда спросите… Ну, одним словом, надоел этот режим… Теперь социализм будет, равенство, никто ни на ком не поедет верхом…».
Скоро, совсем скоро от злобных разговоров матросы, подстрекаемые провокаторами, перейдут к действиям, вымещая свое накопившееся недовольство и злобу на своих же командирах…
События в Петрограде чередовались с калейдоскопической быстротой, словно какой-то невидимый кукловод дергал за веревочки и приводил в действие привязанные к ним фигуры.
Мичман Бруно Садовинский — человек с четким, точным в расчетах артиллерийским умом и развитым логическим мышлением. Его математического склада ум требовал ответа на один простой, но существенный вопрос:
Почему все так быстро произошло?
Этот вопрос не давал ему покоя… В кают-компании, на столе Бруно разложил лиcт бумаги, начертил на нем горизонтальную ось, отметил черточками дни недели и на прямой отложил точками последние события по дням и часам. Точки легли кучно, как на мишени отличного стрелка.
До 26 февраля все было спокойно, — рассуждал мичман, — далее: 27 февраля поползли первые слухи о забастовках в Питере. 28 февраля сообщается о создании Временного комитета Государственной Думы. 28 февраля сообщается об образовании в Петрограде Совет рабочих и солдатских депутатов. Сообщают, что бастуют до четверти миллиона человек, в основном на военных и оборонных заводах… 1 марта в газетах печатается «Приказ № 1». Его зачитали в ротах и на кораблях. Приказ дикий — это же развал армии, развал флота! 2 марта своей телеграммой командующий флотом Балтийского моря вице-адмирал А.И.Непенин объявил о поддержке Временного комитета Государственной Думы. 3 марта (утром) в Штабе флота была получена телеграмма с текстом Манифеста об отречении государя императора Николая II. 4 марта сообщается о создании Временного Правительства на основе Временного комитета.
Получалось так, — продолжал рассуждения Садовинский, — что
«Приказ № 1» готовился от имени Временного правительства, которого еще не было. Оно еще не было сформировано. Если бы царь не отрекся, такой приказ во время военных действий — это преступление, а преступление карается каторгой! Значит, те, кто готовил этот приказ, знали, что царское отречение будет, или им было уже все равно, будет оно или нет, ибо они действовали по какому-то своему плану. Или, может быть, Николай II и не отрекался, а за него было написано, также заранее, отречение?
Но, может это вовсе не план, а какие-то случайные события? — Голова у него шла кругом!
Это были не случайные события… Но почему? — спрашивал он себя.
Ситуация на Балтике и на Черном море в пользу России: новые дредноуты, эсминцы, подводные лодки, новые мощные береговые батареи, — рассуждал Садовинский. — Армия планировала крупное наступление весной. Русская армия сильна как никогда: фронт стабилизировался вдали от жизненных центров, запас снарядов на одно орудие — 4000 штук против 1000 в начале войны, об этом рассказывал командир. События сгруппировались и спрессовались в несколько дней: между концом февраля и началом марта.
Почему именно сейчас, а не в мае или июне, Бруно знал, об этом говорилось во флотской среде: в марте — апреле планировалось наступление Черноморского флота с высадкой десанта на Босфоре… Победа на Босфоре, а за ней разгром Австро-Венгрии и в итоге — победа России над Германией в этой войне. Победа ценой огромных жертв, рек пролитой крови, но Победа!
Актом своего отречения, Николай II освободил армию и флот от присяги на верность государю и государству. Этим самым отречение царя выбило стержень русской армии.
«Приказ № 1» разрушил цементирующий армию состав: единоначалие, субординацию: подчинение младшего старшему, отличие по погонам начальника от подчиненного. Страшное разрушение…
Садовинский уже мог сформулировать, что произошло, но звучало это столь фантастически, нелепо, дико, что поверить себе Бруно не хотел. Человек военный, он не мог не понять, что случайности нет, все спланировано… Но кем? Это преступление… Страна воюет… Куда смотрят контрразведка и полиция?
Мичман Б.Садовинский сразу не вспомнил или может быть просто не знал, что Гельсингфорс подчинялся финской юрисдикции и был вне компетенции Охранного отделения и армейской контрразведки.