Терпеливый охотник
Шрифт:
— 88В исчез, — прошипел Трейор Гант, сенсорий «Теоремы».
— Объясни, — потребовал ответа командующий Лювер Вьятт.
— Он просто исчез, сэр, — ответил Гант, ошеломлённый недостатком знания. По танку прошла дрожь. Недостаток знания одновременно тревожил и пугал.
Кверат попытался отрешиться от разговора, отбросить непрошеные чувства. Он сфокусировался на назначенной ему благословенной задаче и вернулся к обсуждению с офицером Альфы-01А. В его ушах вновь зашипели помехи, но теперь Кверат мог поклясться, что слышал
Он как раз собирался предупредить командира и попросить разъяснений, когда танк получил два попадания по траверсу.
«Теорема» перестала существовать.
Врэ’валэль улыбнулся. Не насмешливо, не из высокомерия и даже не радуясь победе. Это было ниже достоинства того, кто посвятил себя тау’ва, ниже его достоинства. Такое поведение более подобало гуэ’ла.
Впереди кружили дроны, ища, докладывая. Но на самом деле это было лишним. Гуэ’ла не пытались скрыться.
Двое уже пали от его руки. Были уничтожены во имя Высшего Блага, повержены за его неприятие и рабскую покорность доктрине нетерпимости.
Их машины или «танки», как они назывались на скверном языке гуэ’ла, были грубыми творениями высокомерия и силы, мало отличающимися от наспех сколоченных махин бе’гел. Дребезжащие механизмы с резкими линиями и мрачной окраской, подобающей замыслам их творцов, так непохожие на чистые плавные машины касты огня, сверкающие цветами Фал’шиа и Империи Тау.
Вокруг разбегались гуэ’ла или падали на колени при виде его и его костюма. По каналу связи разносились пронзительные крики, характерные для охотящихся круутов, в то время как воины в костюмах — невидимках сдержанно и профессионально уведомляли его о ходе идущей битвы. Молчание других было заметным и совершенно правильным.
Вылетевшие на разведку дроны стрекотали, передавая ему подробную карту окружающего региона и приближающейся бронетанковой колонны. Вре’валэль прищурился, думая, как адаптировать его план, его кайон, к текущей ситуации. Он отдал новые приказы.
И вновь улыбнулся безгубой улыбкой, скривив синюю кожу.
— «Теорема», учтите, что вы отстаёте. Увеличьте скорость и вернитесь в строй, — Юрия Келт, командующий офицер на борту Альфы–01А так устал это говорить, так устал слушать бесполезные извинения Кверата, что наполнившее его системы раздражение даже захлестнуло подавители эмоций.
И тогда связь с «Теоремой» оборвалась. Без объяснений, докладов, намёков. Раздражение Келта росло. Затем он кое-что заметил, и раздражение сменилось тревогой.
Пропали две другие машины. Келт попытался связаться по воксу с «Несокрушимым железом» и «Дельтой–88В». Ответа не последовало.
Тогда Келт оповестил о ситуации командира танкового подразделения, магоса Филиса Хуросса. Хуросс, блеснув в ноосфере высокомерием, приказал Альфе–01А продолжать следовать курсу. Ксеносы не могли навредить столь грозной машине, огромному «Гибельному клинку» на службе Омниссии, выкованному в ныне не работающих кузницах давно мёртвыми халфусийскими техножрецами. 01А не ехал по какой — то конкретной улице, не придерживался конкретного пути. Он не нуждался в дорогах, он прокладывал их сам. Они стыдились того, что проламывались через благословенные кузницы, что вредили функциональности планеты, и могли лишь молиться Омниссии, дабы он отпустил им сей грех.
Затем нечто подобное пандемониуму охватило Альфу–01А, захлестнуло системы и экипаж. Танки, благословенные машины, святые в глазах Омниссии и его правоверных, гибли, исчезали без предупреждения, без ответа.
Хаос и поругание. Командир танка, глава батальона, старшие технопровидцы… все кричали на Лингве Технис и Готике. Они не боялись за свою безопасность, ведь их жизни были неприкосновенны и защищены Императором и Омниссией. Что приводило их в ярость, что наполняло их страхом, так это неудача. Гибель стольких благословенных машин смердела неудачей, смердела невыполненной задачей.
Мерцали лампы и качались кадила, отбрасывая в задымлённом отсеке безумные тени. Юрия Келт отчаянно искал «Теорему» и не мог найти ни следа танка. Машина была мертва. Он чувствовал это с глубокой инстинктивной уверенностью и потому ненавидел это чувство. Келт прокручивал показания «Леман Руссов» на ауспике.
На его глазах с дисплея исчезли ещё два танка, ещё два благословенных механизма. «Машина торжествующая» и Дельта–86Ф, грозные «Леман Руссы», пик имперского совершенства механикус… просто исчезли.
В воксе гремел голос магоса Хуросса, требовавшего чего — то, хотя бы крошечного намёка, что он контролирует ситуацию. Ответа не было.
Шли напряжённые минуты, напряжённые минуты, за время которых погиб ещё один «Леман Русс». В этот раз Келт услышал это, услышал своими человеческими ушами. Это услышали все в Альфе–01А. Замерцало освещение — так дух машины выражал симпатетическую боль. Из акустических разъемов вырвался вой отдачи. На экранах заплясали помехи. Разряд жаркой боли затопил системы экипажа. Тварь, что охотилась на них, что осмелилась бросить вызов мощи Империума и Механикус, была близко.
Келт злился, насколько это возможно для служителя Омниссии, благословенного столь обширной аугментикой. Его бинарный кант был резок и подкреплён самыми срочными и заметными ярлыками. Келт чувствовал, что его гнев просачивается в манифольд и действует на других в «Гибельном клинке».
Но под покровом гнева, под покровом этой сильной эмоции таилось нечто более глубокое и примитивное. Келт с самого начала узнал это чувство, поскольку разделял его. Оно сочилось с манифольд от всего экипажа танка.