Терпкий запах тиса
Шрифт:
Вместо моего старичка Самсунга на тумбочке сиял надкусанным яблоком новенький Мак. У меня! Да я была убежденной антияблочницей и Мак не взяла бы даже бесплатно. Равно как айфон, айпад и всякий прочий ай. Не говоря уже о том, что просто не знала, как с ним обращаться.
Через полчаса мучений и крепких словечек мне удалось наконец зайти в рабочие папки и открыть материалы Ипатьева.
Это были совсем другие тексты. Не те, которые я утверждала. Мне стало нехорошо. Лучше уж поскорее уснуть. Да, вот так. Уснуть во сне, чтобы поскорее
Я встала, разобрала постель, пошла в ванную, почистила зубы, намазала лицо кремом. Часть баночек и пузырьков, стоявших на стиралке, оказались совершенно незнакомыми. И ночная рубашка на крючке — тоже.
Да плевать уже, валите все до кучи. Пусть все будет другое. Может, у меня в этом варианте и хвост вырос? Я на полном серьезе провела рукой по копчику — хвоста не было.
Забравшись под одеяло, я выключила свет. Интересно, Вадим спит в гостиной — или все так же, как и в настоящем нашем прошлом? Я вспомнила, как мы больше двух месяцев спали рядом, стараясь даже случайно не прикоснуться друг к другу. Благо, кровать большая и одеяло у каждого свое.
Как же это все произошло? Мы так и не помирились пять лет назад? Или что-то случилось еще раньше? Но почему тогда не развелись? Он сказал, что сбрил бороду три года назад и мне было пофигу. Значит, точно не меньше трех лет все продолжается. И ведь не спросишь же.
Я начала дремать, продолжая прокручивать в голове события дня, и, незаметно для себя заснула. И проснулась, когда сквозь занавески пробивался бледный свет белой ночи. Вадим вошел в спальню, лег и повернулся ко мне спиной.
Ну вот, я проснулась — и что? Можно было, конечно, включить светильник и посмотреть, что за тапки стоят у кровати. Но я протянула руку и провела по спине Вадима. В конце концов, если весь кошмар мне приснился, ничего плохого и не будет. А если нет… ну, тогда уже вряд ли можно испортить ситуацию еще больше.
Он повернулся ко мне — его лицо смутно белело в полумраке.
— Ну, и чего ты хочешь? — поинтересовался он то ли с насмешкой, то ли с издевкой.
— Тебя, — ответила я, словно в воду нырнула.
— Да что ты говоришь?! Моя ты крошечка-хаврошечка! Да неужели? Тебя что, кто-то с ноги запустил на луну? Лерка, а может, ты залетела часом? Аборт делать жалко, переспишь со мной, потерпишь как-нибудь, а потом родится недоношенный ребеночек. Бывает, что поделаешь.
Мне показалось, что я ударила его со всей силы, но звук пощечины получился какой-то слабенький, хилый. Я встала и босиком ушла в гостиную. Села на диван, подтянула колени, уткнулась в них лбом.
Ничего мне не приснилось. Все это на самом деле. Моя жизнь, о которой я ничего не знаю. Последний момент, за который я могу поручиться со стопроцентной уверенностью, — тот майский день двадцать лет назад, когда я ждала Котика на скамейке в парке. Тогда я не решилась позвать его, и он пробежал мимо. Так было — на самом деле. Пока прошлое не изменилось по моей дурацкой прихоти. И все пошло иначе. Как поезд, свернувший на стрелке не туда.
Что произошло за эти двадцать лет? Я словно попала в аварию и потеряла память. Нет, не так. Словно пролежала все эти годы в коме, а теперь очнулась. Что-то помню, что-то нет, а что-то вообще случилось без моего участия. Какие-то события — как сигнальные вешки. Мы с Вадимом встретились, поженились, у нас дети — Петр и Павел. Но кто знает, может, и это все было совсем иначе.
Медленные, тяжелые шаги по коридору, через холл. Вадим вошел в гостиную, сел рядом со мной на диван, положил руку мне на колено.
— Прости, — сказал он, тяжело вздохнув. — Я не должен был…
— Вадим, я не знаю…
— Не надо, Лера. Твой вот этот внезапный неуклюжий интерес — просто мурашки по коже. Не по себе. И это мягко сказано. Неужели ты думаешь, что через пять лет можно что-то исправить?
Значит, все-таки мы не помирились тогда, подумала я. Не получилось…
— Почему мы не развелись?
— Издеваешься? — Вадим убрал руку. — Я предлагал. Но ты встала в позу: тебе надо — ты и занимайся. Иди в суд, подавай заявление. Хотя не я все это начал. Или ты уже и это не помнишь?
Я молчала. Что тут можно было сказать? Что действительно ничего не помню?
— И вот так прошло пять лет. Пять, Карл! Я сначала все ждал, как идиот, а вдруг все-таки как-то само собой рассосется. Наладится. Один раз пытался поговорить — огреб по первое число. Потом ты сама полезла, но все равно я остался дураком. Думал, попробую еще раз. Сидел, ждал тебя до ночи. А ты заявилась пьяная, в блядском платье, с цветочком. Такая все «ачетакова?!» Больше уже и не пытался. А для всех мы изображали нормальную семью. Только кого обманули? Родителей, детей? Черта с два. Подружек твоих? Да плевать я на них хотел.
— И тем не менее мы все это время спали в одной постели, — горько усмехнулась я.
— Ты думала, что я уйду на диван? Знаешь, если тебе так надо, спи на нем сама. А мне ты не мешаешь.
— Совсем? — я проглотила тугой комок. — Совсем не мешаю?
— Ты об этом? Сама прекрасно знаешь, что ни уму, ни сердцу, ни какому месту. И я тебе после последнего раза сказал, что хватит. Тупо хочешь секса — найди себе кого-нибудь, а меня оставь в покое. Я тебе не вибратор. И мне показалось, что ты последовала моему совету.
— И тебе все равно? Абсолютно все равно?
— Ты же знаешь, что нет. Во всяком случае было.
— А теперь?
— А теперь… Не знаю. Наверно, уже все равно. А что ты, собственно, хотела услышать? Что я до сих пор страдаю? Что все так же люблю тебя и страстно хочу? Нет, Лера. Не страдаю. И не хочу. Так что давай уже цирк заканчивать, третий час ночи. Иди ложись. Или здесь спи, дело твое.
Он встал и пошел в спальню. А я легла, накрылась с головой пледом и долго плакала в подушку.