Терпкое вино любви
Шрифт:
— Так.
— И что тебе удалось найти?
— Да почти ничего. Этот Тибо не был потомственным дворянином, поэтому в книгах тех времен нет сведений о его роде. К тому же у него не было своей резиденции. Ну, представь, — жил себе простой человек, выращивал виноград, делал превосходное вино. Правда, потом ему за это присвоили звание пэра… Но нигде не упоминается, откуда он родом.
— А что тебе посоветовала та библиотечная крыса?
— Поискать в Национальной библиотеке, что я и собиралась сегодня сделать. Но сегодня, думаю, уже не успею.
— Значит,
— Нет, что ты, я сама сделала выбор.
— Прекрасно. Раз ты сделала выбор, то теперь пеняй на себя. Уж я-то не позволю тебе подрывать свое здоровье, дыша пылью в библиотеках. Я должен показать тебе настоящий Париж!
— Но я хочу отыскать своих родственников…
— Нет ничего проще, отыщем. Я помогу тебе. Только при одном условии, — добавил он.
— Каком еще условии? — насторожилась Ольга.
Мишель выдержал значительную паузу, дав разгуляться Ольгиной фантазии и подозрительности.
— Что ты милостиво разрешишь мне показать тебе Париж, — наконец выпалил он. — Ну как, идет?
В отместку Ольга тоже выдержала паузу и только после этого сухо ответила:
— Ну ладно, идет.
На самом деле ей хотелось петь и плясать от счастья.
5
В этот день они успели обойти Сите и прогуляться до Пантеона. Из всех архитектурных красот Ольге больше всего понравилась Сент-Шапель — чудесная остроконечная часовня, вся сотканная из причудливых витражей. В отличие от других готических сооружений, от которых веяло мрачным серым средневековьем, эта церквушка была удивительно легкой, воздушной и немного сказочной. Мишель предложил дойти до парка Монсури пешком, и Ольга с радостью согласилась. Как раз об этом она мечтала — просто гулять по Парижу, не думая о том, куда идти за следующим поворотом. Ей хотелось заглянуть в самые глухие уголки города, лишенные праздничного макияжа центральных проспектов и бульваров, где на обшарпанных стенах нарисованы сердца и черепа и написано что-нибудь вроде «победит дерьмо» или «свободная любовь для земноводных». Гуляя по этим узким, как коридоры, улицам, Ольга невольно вспомнила прогулки к деревянному домику с керосинкой. Как давно это было! Как будто в другой жизни…
Они не спеша шли по узким улицам, заглядывали в лавки и книжные магазинчики, останавливались послушать уличных музыкантов, покупали мороженое и горячие жареные каштаны и все время о чем-то болтали. Мишель рассказывал ей про Политехническую школу, даже с гордостью исполнил их гимн, про статьи о старинных кофемолках, про свое новое увлечение писателем сороковых годов Борисом Вианом… Расспрашивал, что Ольга изучает в университете. Какие французские фильмы удалось ей посмотреть, живя в России… Ему было интересно все, что касалось Ольги и ее жизни в России.
— Послушай, где-то я читал, что у вас там прямо с детства всех людей принимают в партию коммунистов. Неужели это правда? — спросил он, когда они вышли из русского книжного магазинчика, в который Ольга решила заглянуть из любопытства.
В ответ Ольга расхохоталась.
— Да нет же! Кто это тебе сказал?
— Я сам видел фотографию в журнале, на ней были дети с красными повязками на шее.
— Ах, ты про пионеров! Да, действительно, в пионеры принимают всех детей.
— И тебя тоже принимали?
— Конечно, — пожала плечами Ольга.
— И ты носила эту красную повязку? — Мишель едва сдерживал смех.
— Не повязку, а галстук.
— Да-а… Представляю, какой у тебя был видок… А сколько тебе было лет? Ты стала носить его, как только поступила в школу?
— Нет, сначала нас всех принимали в октябрята…
— Как-как ты сказала? Ок-тяб-ря-та? — сделал недоверчивое лицо Мишель.
— Ну да. От слова «октябрь». Если тебе известно, революция в России произошла в октябре.
Мишель все качал головой, словно не верил.
— Значит, у вас всем маленьким детям говорят, что они октябрята, так?
Ольга кивнула.
— А если кто-нибудь не захочет?
— Тогда его заклеймят позором, а его родителей уволят с работы…
— Да, веселенькая у вас жизнь.
— Но это еще не все. Когда человеку исполняется четырнадцать лет, он вступает в комсомол. То есть коммунистический союз молодежи. Это целый ритуал, почти экзамен.
— И тоже для всех? — поразился Мишель.
— Нет, от этого по желанию можно отказаться. Но тогда тебя могут не принять в университет.
— Нет, ты меня обманываешь? Или это шутка?
Ольга подняла на него смеющиеся глаза.
— Да нет же — я вполне серьезно.
— А что делают эти самые — комсомольцы?
— Да ничего. Просто платят взносы.
— Большие?
— Нет, маленькие. Но каждый месяц.
— И на что идут эти деньги?
— Вот уж не знаю. Наверное, на то, чтобы содержать всяких комсомольских начальников.
Мишель был вне себя от удивления.
— А ты тоже комсомолка?
— Нет.
— Почему?
— Не захотела.
— А как же тебя приняли в университет?
— Сама не знаю.
Некоторое время Мишель молчал, а потом спросил:
— Послушай, у вас в России все люди дураки? Никто ничего не видит и не понимает?
Ольга засмеялась.
— Да нет, все всё видят и все всё понимают. Но сделать ничего не могут.
Мишель схватился за голову.
— Нет, ну как ты там живешь? Как ты можешь там жить? Это же страна идиотов…
— Зато у нас бесплатное образование, — улыбнулась Ольга.
— Нет. Главное достоинство вашей страны не в этом, — убежденно сказал Мишель.
— А в чем?
— Главное — это то, что в вашей стране живут такие потрясающие девушки, как ты…
С Мишелем было легко. Он, как барометр, улавливал все оттенки ее настроения. Ближе к вечеру, когда они уже вошли в Латинский квартал, Мишель вдруг, ни слова не говоря, потянул Ольгу за руку и потащил ее в какую-то подворотню. Это была обычная арка между домами, только в нее вела двустворчатая деревянная дверь.