Терра инкогнита. Книга 3
Шрифт:
– Не иначе тоже юристом будет, – сказал я в тот вечер Тане, и как оказалось впоследствии, не ошибся.
На процессе Андрей снова забузил, и на глазах судей, а также многочисленных обывателей, набившихся в зал, порезал себе вены спрятанной во рту бритвой.
Служители Фемиды демонстрацию не оценили и впаяли ему по совокупности преступлений шесть лет лишения свободы, с отбытием наказания в ИТК* строгого режима. (Кстати, это была не последняя наша встреча).
Осенью меня аттестуют и приказом Генерального прокурора СССР присваивают классный чин – юрист 3 класса. Он соответствует званию лейтенанта,
Здесь тоже маленькое отступление. Как я узнал позже, в период комиссования, затянувшегося почти на месяц, Председатель КГБ СССР мне присвоил старшего лейтенанта. Но приказ осел где-то в кадрах Особого отдела флота (по принципу помер Максим, ну и хрен с ним) так что, его мне не объявляли.
– Да,– подумалось, – при такой скорости продвижения, годам к сорока точно стану капитаном.
За звезды в прокуратуре тогда не платили, и мой должностной оклад составлял 152 рубля.
Для сравнения, по второму году в Заполярье, я получал в четыре раза больше. Выручало то, что по линии КГБ СССР (о чем позаботилась Лубянка), я два года получал нигде не афишируемую доплату в размере еще 120 рублей, за что попал в поле зрения партийного контроля. Был такой орган, в Центре и на местах, чистивший ряды, «руководящей и направляющей».
В нашем Первомайском горкоме его возглавлял некий Коваль. По внешности он напоминал Геббельса в последние годы жизни и был неприятным типом. Целеустремленно и методично собирая копромат на того или иного коммуниста, оформлял все надлежащим образом, а затем представлял Первому. В результате на заседании бюро горкома жертва получала взыскание, а то и изгонялась из рядов. Как Нагульнов в известном романе Шолохова.
И вот как-то приглашает меня Веденеев к себе и сообщает, – тебя вызывают в горком к Ковалю. Ты ничего этакого не натворил? Супротив партии.
– Нет, – отвечаю. Устав помню и выполняю.
– В таком случае сходи, а потом мне доложишь.
Следую в «белый дом», стучу в кабинет Коваля, – вызывали?
– Присаживайтесь, – говорит, криво улыбаясь.
– Как же так, дорогой товарищ? – Вы ответственный работник, а утаиваете от партии часть доходов.
Затем достает из стола папку выдает подробную раскладку.
– Кстати, откуда у вас те (продолжает), которые получаете на почте переводами?
По натуре я человек вспыльчивый и прямой, за что не раз имел неприятности, но тут сдержался.
– Виноват, – отвечаю, – пишите адрес организации.
Коваль довольно шмыгает носом (у него всегда насморк), раскрывает лежащий на столе блокнот и щелкает ручкой, – диктуйте.
– Москва, Лубянка, дом 2, туда можно направить запрос на имя Председателя КГБ Андропова.
У Коваля отвисает челюсть.
– Кхы-кхы, – кашляет в кулак.– Из вашей партийной карточки я конечно знаю… нерешительно мямлит.
– Этого вполне достаточно, – поднимаюсь я со стула. – Кстати, это не доход, а компенсация за утраченное здоровье, дорогой товарищ. Могу быть свободен?
– Да, да, – часто кивает собеседник. – Будем считать, вопрос исчерпан.
О разговоре я доложил прокурору, он лишних вопросов не задавал.
Как оказалось потом, Виктор Петрович внимательно следил за становлением
По просьбе Веденеева, несколько практических занятий со мной, провел и начальник отдела по гражданско-судебному надзору Троценко. Благодаря ему я освоил практику исковой работы по возмещению государству причиненного экономическими преступлениями ущерба, что весьма пригодилось в дальнейшей работе.
Впоследствии, уже в столице, наши с Иваном Артемовичем пути неоднократно пересекались, и я навсегда сохранил самые добрые воспоминания об этом чрезвычайно талантливом и трагически погибшем человеке.
А пока приходилось в поте лица осваивать все тонкости общего надзора.
По законам диалектики, количество неизбежно переходит в качество. И если первые мои проверки были малоэффективными, то последующие нередко завершались возбуждением уголовных дел по фактам хищений, приписок, а также различных злоупотреблений со стороны хозяйственных руководителей. И дело здесь не только в количестве. В своей работе исподволь я стал применять средства, которыми пользовался в органах КГБ, а именно агентуру.
На эту мысль меня навели, случайно обнаруженные в одном из двух кабинетных сейфов несколько удостоверений внештатного помощника прокурора. По виду они мало отличались от наших, и были не заполнены. Взяв одно, обратился за разъяснениями к Савицкому.
Он поведал, что такие «корочки» с окончанием войны, выдавались прокуратурой лицам, используемых на легальной основе для участия в различного рода проверках. И были это, ушедшие на пенсию высококлассные специалисты: экономисты, бухгалтера, ревизоры и тому подобные, знавшие все по своему направлению изнутри. В результате эффективность прокурорского надзора была на порядок выше.
– И ввел это Роман Андреевич Руденко, – значительно поднял вверх палец ветеран. – А сменивший его на посту Саша Рекунков, в рот ему дышло, взял все и похерил, мол, наследие сталинизма. Так что, всю эту макулатуру сдай в канцелярию и забудь.
Удостоверения я сдал, но рекомендацию его не выполнил, наоборот, с этого момента стал кропотливо подбирать себе негласных помощников
К тому времени, имея определенный опыт, я был твердо убежден, что они обязательны в надзорной деятельности.
Факты хищения государственного имущества в крупных и особо крупных размерах, приписки, злоупотребления служебным положением, взятки, а также некоторые другие выявлялись прокуратурой далеко не всегда. Не хватало дополнительных знаний. Так же было и с возбуждаемыми по ним уголовными делами. Они, как правило, находились в производстве «важняков» областного, республиканского, а также Союзного уровня.
К чести нашей прокуратуры, Веденеев умел организовывать соответствующие проверки и заставлять делать это ОБХСС*, а Безродняя с Лельчук расследовать возбуждавшиеся по их результатам дела, с последующим направлением их в суд. Причем Безродняя считалась в области и республике, одним из лучших следователей. Что не раз отмечал тогдашний прокурор Украины Осипенко.