Terra Insapiens. Небеса
Шрифт:
– А как их там сохранить? – удивился Артур.
– Зачем? – удивился Роджер. – Искусство существует в момент творения. Фиксировать его сэйнам не придёт в голову. Никаких художественных музеев у них нет. Они бы это назвали кладбищем искусства, – он снова обвёл рукой картинную галерею.
– Это интересно, – задумчиво сказал Артур. – А какое значение имеет искусство для тебя?
– Декоративное, – не задумываясь ответил Роджер. – Искусство должно делать жизнь комфортней – в этом его задача.
– Разве? – разочаровано спросил Артур. – Искусство должно
– Ты опять говоришь устаревшие слова, – заметил Роджер. – Забудь их раз и навсегда. Все эти ваши – душа, свобода, личность – иллюзии, ведущие вас в эволюционный тупик.
Так и не сумев заинтересовать Роджера живописью, Артур поделился с Адамом своим разочарованием.
– Он смотрел на картину великого Леонардо, как на какой-нибудь рисунок пятилетнего мальчишки на заборе!
Они гуляли в саду. Адам лукаво посмеивался, посматривая исподволь на Артура.
– Порадуйте меня, Адам! Скажите, что трумэнам интересна Джоконда.
– Трумэнам интересна Джоконда, – кивнул Адам. – Трумэны всячески стараются сохранить свою духовную связь с человечеством. Они и Пушкина любят, и Шекспира. Но…
– Так и знал! – взмахнул руками Артур. – Так и знал, что без «но» не обойдётся.
Адам засмеялся.
– Ну, говорите своё «но», – сказал Артур.
– Ты должен понять… Между нами почти две тысячи лет. Искусство не стояло на месте, оно развивалось… Я вот рассказывал тебе, что у трумэнов другие глаза. Наш оптический диапазон больше. У нас больше красок и оттенков. Поэтому живопись даже великого Леонардо кажется трумэнам бедной в своём исполнении. Трумэны зашли бы в ваш Эрмитаж или Лувр, как в музей примитивного искусства.
Они помолчали. Артур что-то обдумывал.
– А я могу понять вашу живопись? – наконец спросил он.
– И не пытайся. Глядя на картину великого трумэновского «Леонардо», ты её попросту не увидишь. Ты не увидишь все краски, которые видим мы. У тебя сложится ложное представление. Так что – лучше не пытайся.
– Чтобы тебя успокоить, – добавил Адам, – мы, трумэны, находимся в таком же положении рядом с сэйнами. Их искусство тоже недоступно нам. У них ещё более велик диапазон чувств. Они, например, не отделяют живопись от музыки, у них нет отдельно слуха и зрения. Они воспринимают непрерывный диапазон колебаний – от инфразвуковых до рентгеновских. И в этом бескрайнем диапазоне у них миллиарды нот, миллиарды цветов.
– Роджер сказал, что искусство для них – акт творения. У них нет музеев, где хранятся картины. Мне эта мысль показалась интересной.
– Роджер склонен идеализировать сэйнов. Искусство в их жизни занимает место позволительного хобби. Оно не пропитывает всю их жизнь, как это происходит у нас. Представить себе сэйна, который посвятил всю свою жизнь искусству – невозможно. Ему это никто не позволит, даже если бы он захотел.
Адам ушёл работать в мастерскую. Артур продолжил прогулку по саду. В гамаке сидел Писатель и разглядывал какой-то глянцевый журнал. Подойдя поближе, Артур с удивлением понял, что это «Playboy».
Писатель, заметив Артура, устыдился, поспешно закрыл журнал и свернул его в трубочку.
– Да ладно вам, Писатель, – подтрунил его Артур. – Мы с вами не дети. Мне интересно только – где вы его нашли в нашем смиренном монастыре?
– Стащил у Хозяина, – разулыбался Писатель. – У него в шкафу их целая стопка лежит.
Артур взял из его рук журнал, развернул и пролистал.
– Ищете образ героини для своей книги? – с добродушной иронией спросил он Писателя. – Мне вот эта нравится, – ткнул он пальцем. – В ней есть что-то загадочное и нет пошлости.
– Вы правы, – кивнул Писатель. – В женщине должна быть загадка.
Артур отдал журнал и Писатель, заглянув в него, вздохнул.
– Голые ножки – это провокация. Увидев их, мужчины уже не могут думать о другом… Так женщины постоянно сбивают нас с мыслей серьёзных на собственный предмет.
– Вы уже забросили свой роман? – спросил Артур.
– Нет. Но… – Писатель замялся. – Как-то я утрачиваю стимулы… Я писал для людей. А этим, трумэнам и сэйнам, мой труд вряд ли будет интересен.
– Может, важно лишь то, интересен ли он вам?
– Я согласен, что искусство самодостаточно и ценно само по себе. Аполлон Бельведерский прекрасен не только тогда, когда на него смотрят люди.
– Хм, – хмыкнул Артур. – А вот тут есть разные мнения. Эйнштейн говорил, если бы людей вдруг не стало, то Аполлон Бельведерский перестал бы быть прекрасным. И Тагор с ним согласился.
– Что все так носятся с этим Эйнштейном? – пожал плечами Писатель. – Если он гениальный физик, пусть занимается своим делом, и не суёт нос туда, где он только простой обыватель.
– Адам! Покажите нам какое-нибудь чудо будущего. Удивите нас чем-нибудь. А то пока что у меня жуткое разочарование, – сказал Паскаль.
– Показать? – задумался Адам. – Хорошо, покажу… Ложитесь на землю!
– Зачем?
– Так надо. Давайте, давайте! Ложитесь, где стоите.
Все послушно легли на траву.
– Глаза закрывать? – спросил Паскаль.
– Необязательно. Роджер, включи иллюзион – безопасный режим. Прогуляемся по Луне.
Свет потемнел, как будто внезапно наступила ночь. И вдруг он снова вспыхнул и Артур обнаружил себя стоящим в какой-то пустыне. Растерянно оглядевшись, он увидел Паскаля с Адамом, стоящих рядом. Паскаль также как он озирался, не понимая, где они и что произошло?
Адам, улыбаясь, смотрел на них.
– Добро пожаловать на Луну!
– Это Луна? – удивился Артур. – А как мы здесь оказались?
– Это Луна, не сомневайся. Такая, какой она была в ваше время, ещё до прилёта на неё землян. Можешь попрыгать, если мне не веришь.
Артур с Паскалем попрыгали и убедились, что сила тяжести намного меньше, чем на Земле. Прыжки были высокими и замедленными.
– А почему я продолжаю дышать? И почему мы разговариваем? – спросил Артур. – Ведь на Луне нет воздуха.