Территория войны. Кругосветный репортаж из горячих точек
Шрифт:
Так и вышло — когда мы вернулись и я отдал автомат, увидел на нём заметку. Оружие было без бойка и не могло стрелять. Меня просто ещё раз проверили — стал ли я истинно верующим или просто притворяюсь, чтобы жизнь спасти.
Алексей ещё говорил, что, видимо, многие ребята попали в эту ловушку и погибли. Ему приходилось слышать не раз о расправах с пленными «шурави». Был случай, когда моджахеды из двух банд забили пленного насмерть только потому, что не смогли его поделить, договориться, кому он будет принадлежать. Но строже всего карались попытки бежать. Рассказывали, что одного парня за это сожгли в бочке с бензином. Во время наших путешествий по стране с представителями Комитета воинов-интернационалистов
Афганцы охотно помогали нам в поисках этих могил, но русских имён ребят не знали, а документов, конечно же, от них никаких не оставалось. Вот и получалось, что из категории «без вести пропавших» парни переходили в категорию «без вести найденных», становились неизвестными солдатами. К моменту вывода советских войск из Афганистана таких на учёте было более трёхсот человек.
Мир — свой или чужой?
Воинов-интернационалистов на советско-афганской границе встречали торжественно, все выпуски теленовостей посвящались этому. Рахматулло этого не видел и не слышал — там, где он жил, попросту не было электричества. Но о том, что шурави ушли, знал от афганцев. Шёл седьмой год его плена — по календарю 1989-й. И он ощутил непередаваемое чувство — если раньше оставалась хотя бы призрачная надежда вырваться из неволи, теперь не осталось никакой. Надежда ушла вместе с последней колонной советских войск.
В разговоре с нами Алексей сказал, что не может найти подходящего словесного определения своим тогдашним переживаниям. Было в сердце что-то, дающее силы жить и верить в лучшее, — и вдруг этого не стало. Осталась пустота. Теперь помочь ему могло только чудо.
Вскоре после вывода сороковой армии моджахеды собрали пленных в одном месте, чтобы показать западным журналистам. Говорили о том, что эти люди надеются на помощь международного Красного Креста, но она до сих пор не поступает. Один из вождей душманов клялся, что он никого убивать не собирается, и тут же сокрушённо вздыхал: «Но, к сожалению, это уже происходит… Недавно одна из непримиримых группировок казнила сразу семнадцать человек».
После устроенного для прессы спектакля советских военнопленных вернули прежним хозяевам — полевым командирам. Нет, конечно, кому-то повезло и Красный Крест помог вернуться на родину. Кого-то обменяли. Некоторые с помощью всё того же Красного Креста смогли перебраться на Запад и там остались. Следы «русских афганцев» находятся даже в Африке, об этом рассказывали ребята из Комитета воинов-интернационалистов. Большинству всё же не повезло, и они остались в Афганистане. Среди них оказался и Алексей-Рахматулло.
Изменилась ли после ухода русских политическая ситуация в Афганистане? Конечно, изменилась. Вот только в какую сторону — худшую или лучшую, — сказать очень трудно. В афганских селениях очень популярна игра «бузкаши» — её ещё называют «козлодранье». Множество всадников стараются завладеть тушей козла, любыми путями вырвав её из рук других. Кто удержит дольше всех — тот и победил. Афганцы предаются этой забаве уже не одну сотню лет. В 1953 году была даже высказана идея о том, чтобы сделать бузкаши национальным видом спорта и превратить в командное состязание. Кое-где это уже произошло, но в Афганистане идея не прижилась — она слишком не соответствует национальному духу. Здесь все борются против всех и каждый за себя.
Падение НДПА привело к тотальному бузкаши в стране. Искусство афганской войны заключалось в том, чтобы захватить как можно больше территории, урвать свой кусок. Этим занимались и большие отряды, и совсем маленькие шайки — каждый стремился найти свою зону контроля и получить от неё максимум выгоды. Лидеры так называемого Северного альянса, победив противников, принялись воевать между собой.
Алексею иногда казалось, что о нём все позабыли. Самое время поискать пути домой. Но как? За пределами своего округа его никто не знает, и он обычный «кафир» — неверный, жизнь которого не стоит совсем ничего.
— Удивительно, что в Афганистане постоянно меняются правительства, всё время приходят какие-то новые партии и движения, короче, политическая ситуация ни секунды не стоит на месте, а люди остаются прежними, на них никакие перемены не действуют, они живут, как жили веками, — рассказывал Рахматулло-Алексей. — За те двадцать два года, что я здесь прожил, люди нисколечко не изменились, не то что у нас в России. Если давать афганцам какие-то характеристики, то я бы сказал так — больше всего они похожи на детей, которые никак не хотят взрослеть. Очень простые, но при этом бывают чрезвычайно хитрыми и жестокими — жестокость тоже детская, как будто не воюют, а играют в войну и всё делают понарошку. Сложно в них разбираться человеку, которому не пришлось среди них пожить.
Жизнь продолжалась, и в декабре 1991 года переговоры о возвращении пленных вышли на самый высокий уровень. В Пакистан с визитом прибыл вице-президент России Александр Руцкой — он сам во время афганской войны побывал в плену, и именно у пакистанцев, помогавших моджахедам. Там встретился с вождями «непримиримых». Многие телекомпании мира вели трансляцию этих переговоров. Запомнился момент, когда бородач в роскошной чалме на вопрос, сколько пленных в данный момент находится в его группировке, с улыбкой отвечает: «Хорошее число, очень хорошее. Но мы готовы их немедленно вернуть, если это станет возможным».
Ни к чему особенному эти переговоры не привели, тем более в России начались собственные потрясения, связанные с переходом к рынку и прочим реалиям зарождавшегося на обломках Советского Союза капитализма (или «свободного общества», как его теперь называли). О пленных в очередной раз забыли.
Вскоре полевой командир Суфи Пуайнда перебрался с отрядом в свой родной город Пули-Хумри — в горах стало нечего делать. Там он решил женить пленников, чтобы больше не нужно было их охранять. Рахматулло выпал жребий первым найти себе жену. Искал, правда, не он, а люди Суфи Пуайнды.
— Никто не хотел отдавать дочь за русского, — улыбаясь, вспоминает Оленин. — Говорили: он убежит в Россию, а она будет опозорена. Да еще бедный, а за невесту надо платить калым. Но так вышло, что один человек согласился отдать за меня дочь. Простой человек, небогатый, на русского очень похож, потихоньку делал самогонку. Ей тогда 15 лет было. Я ее увидел, потом сосватал. Понимал, что домой уже вряд ли вернусь.
Но он опять ошибся. Прошло ещё два года, и в начале 1994-го в судьбу пленных решил вмешаться генерал Абдул-Рашид Дустум, лидер афганских узбеков, создавший и возглавивший фактически независимый 2,5-миллионный центрально-северный регион Афганистана (провинции Балх, Джаузджан, Фарьяб, Кундуз) со столицей в Мазари-Шарифе, прозванный «Дустумистаном», который имел собственное правительство, деньги и хорошо вооружённую армию (в том числе танки и самолёты советского производства) численностью до 65 тысяч человек. За горячность и экстравагантность в поведении его ещё называли «афганским Чапаевым».