Территория войны
Шрифт:
— Хм, нет, конечно! Что, я, по вашему — дура? Я знаю — Стас пасет меня! Но вот сегодня вечером — у меня, будет возможность, оторваться от его помощников и холуев. Поэтому я вам и позвонила так рано. И никто об этом не знает. Я разговариваю, кстати, с вами — сидя на унитазе. В одном неглиже причем! У меня очень сексуальная ночная рубашечка с большим вырезом! — промурлыкала Путятина.
— Хм, вы смелая женщина!
— Мужчины — тоже любят, только смелых и решительных! Записывайте! Восемь. Девятьсот тридцать три. Триста тридцать, одиннадцать два нуля! Номер легкий!
Альберт,
— Записали? Альберт! Я буду ждать! И самое главное — надо встретиться на нейтральной территории. Найдите квартиру. Если хотите меня видеть. Все! А то я подозрительно долго нахожусь в туалете!
Разговор прервался и в трубке — противно запиликали гудки. Альберт, вздохнул и вытянулся на кровати. Нашарив на тумбочке сигарету — закурил и уставился в темный потолок.
— Господи — только тебя мне сейчас не хватало! Вика! Вот дура! — тихо прошептал он сам себе. — И все — таки надо ехать на дачу! Сон — может быть вещим!
Дачный поселок на станции Сорокино поздней осенью — выглядел как мертвый. Маленькие коробушки домиков, серые крыши, словно спали — в ожидании весны. По узким улочкам пройти было практически невозможно. Огромные лужи и грязь по колено — делали передвижение настоящей мукой.
Земский, спрыгнул с подножки, зашипевшей, сжатым воздухом электрички. Взглянув — на уезжающий, в серую даль поезд, закурил. Постояв и несколько раз — глубоко затянувшись — посмотрел в сторону горы, где находилась семейная дача.
Альберт ухмыльнулся. Ему вспомнился этот полустанок. Давным — давно, они ездили сюда — зимой, с друзьями студентами и устраивали веселые пирушки. Гуляли, по выходным, вдали — от родителей, на маленькой заснеженной даче.
Воспоминания молодости — резанули запахом пропитанных керамзитом шпал и дыма от угля. Альберт, вспомнил, как на таких пирушках, рождались настоящие чувства у его однокашников. Молоденькие девчонки и пацаны — влюблялись и пробовали на ощупь — первые чувства, в холодных пастелях, на кроватях, с панцирными сетками.
У некоторых потом рождались семьи. Дача Земских, была легендой, в институте и, съездить сюда на зимний пикничок хотели многие. И они с Сергеем старались не кому не отказывать. Мать ругалась, когда в огороде по весне — находила пустые бутылки из-под водки и вина.
У Альберта слегка защемило сердце от этих воспоминаний. Грустно улыбнувшись — он выбросил окурок и двинулся неспешной походкой по перрону.
У входа на улицу, где находилась дача — стоял маленький дом сторожа. Покосившаяся избенка выглядела — словно жилище бабы яги. Сторож дед Яким, пьяница и матершинник жил здесь всю жизнь. Осенью и зимой он охранял дачи от набегов бродяг и охотников за алюминиевым ломом. Летом сторожил огороды от воришек фруктов и овощей. Старик, был одинок. Жена его умерла лет двадцать назад. Дети разъехались — бросив Якима на произвол судьбы. Но дед Яким не отчаивался. Ему нравилось так жить в одиночестве и спокойствие.
Приезжавшие
Огромный рыжий пес — звякнув тяжелой цепью, выскочил из будки и зашелся хриплым и низким лаем. Где-то в углу двора, залаяли еще две собаки. Яким, держал в подмогу себе — целую свору, четвероногих помощников.
Альберт подошел к покосившейся изгороди и крикнул:
— Дед Яким! Ты дома?
Через минуту показалась сутулая фигура старика в рыжем облезлом тулупе. Тяжело переваливаясь в огромных резиновых сапогах, он медленно и чинно шел к Земскому. Его лукавые маленькие глазки ехидно бегали среди морщинистой кожи лица.
— Не как Алька! Сучок малолетний приехал! Что — опять девок привез, в баньке на даче попариться? Так не было тебя уж лет десять? Чего пожаловал?
Альберт улыбнулся. Только Яким звал его Алька. И это прозвище еще раз напомнило Земскому — о детстве и юности. Старик, подошел в плотную, и не открывая калитки, облокотился на изгородь:
— Ну, пострелыш, чего? Не знаешь, как на дачу пройти? Аль забыл? Мне, что проводить тебя?
— Нет. Спасибо! Я зашел вот спросить — там грязь по колено — может у тебя пара сапог лишняя есть? А то я вот в городских ботинках — ноги все промочу.
Дед, посмотрел на ботинки Земского и, покачав головой ответил:
— Да, нашел в чем осенью на дачу ездить! Дурак ты был, дураком и умрешь!
— Так дашь сапоги то? Или нет?! Чего ругаешься?
— Хм, дать то — дам! Да у меня всего одна пара в запасе. Так, что спутникам твоим вряд ли достанется.
— Хм, да один я дед. Один приехал сегодня. Ненадолго. Посмотреть дачу и все.
Дед, внимательно посмотрел в глаза Альберту и, хитро сощурившись, вновь покачал головой:
— Да, что за ерунда?! Чего на нее смотреть? Ездят — смотрят! А чего на нее смотреть? Стоит она родная — весны дожидается!
Земский насторожился. Достав из — за пазухи бутылку водки и две пачки сигарет — протянул их Якиму. Тот ловким движением убрал подношение в глубокие карманы тулупа.
— Значит, говоришь, ездят? А кто ездит? Кто приезжал?
— Да Серега! Братан твой! Кто ж, еще? Мать то ваша — осенью и зимой не ездит. А Серега приезжал! Тоже вот — за сапогами заходил. Пробыл на даче часа два — назад пьяный в стельку вернулся — весь в грязи извалялся. И как не странно — один тоже был! Вы, что тихими алкашами стали? Ездить сюда — по одиночке будете и, напиваться тут? Так лучше — вон ко мне заходи — выпьем! И переспать если что можешь! Я вот только что щей с квашеной капустой сварил!
— Не спасибо за прием и приглашение — но мне на час. И все! А может и быстрее. Я вещь одну найти хочу! Нужна — дома, по хозяйству! — отмахнулся Альберт, он решил ничего не говорить деду о смерти Сергея. — Так, что сапоги дашь то или нет?