Тесей. Бык из моря
Шрифт:
Дни мои были полны дел, которыми я так долго пренебрегал. Когда мы встречались, Федра была тиха и ласкова, эта милая и изящная манера, которой учат знатных дам на Крите, предназначена всякому мужчине. Она редко смотрела на меня. При дневном свете мы с ней не говорили о том, что было ночью, и у нас не было любовных секретов.
Впрочем, у ночи свои законы; так что, когда настала пора расставаться, я мог бы и загоревать… Если бы не возвращался домой.
Глава 15
В эллинских землях царил покой, и, поскольку люди не могли присутствовать на моей свадьбе, я превратил в великое пиршество Истмийские игры,
Когда он начал везде носиться, даже мы с его матерью, гордившиеся бесстрашием сына, нашли его подвиги слишком смущающими наше спокойствие. В пять лет он удирал из крепости, чтобы полазить внизу по скалам. В шесть украл рысенка из логова в расщелине, а потом, услышав горестные стенания кошки, отправился возвращать ей пропажу. Кто-то успел остановить Ипполита и этим спас ему жизнь. Когда зверек умер, он плакал, хотя любые синяки переносил без слезинки.
126
Гекатомба – жертвоприношение сотни животных.
Чуть погодя его хватились перед сном. Нянька сперва умолчала об этом матери, та попыталась поначалу скрыть от меня. Когда сделалось поздно, я вывел дружину и приказал обыскать Скалу. Луна светила, как солнце днем, но отыскать его нигде не могли – так сказать, ни шкурки, ни волосинки. Ипполита ходила, обхватив себя руками, то и дело теребила косу и бормотала лунные заклинания Понта. Потом она посмотрела наверх, схватила меня за руку и показала. Мальчик сидел на крыше дворца, спустив ноги между двумя зубцами; неподвижное, словно каменное, лицо его было обращено к небу. Мы побежали наверх и к нему приближались на цыпочках – чтобы не испугать. Ипполита знаком попросила меня молчать и негромко свистнула. Тут он поднялся и легкой поступью – невесомой, словно во сне, – приблизился к нам. Испуг заставил меня рассердиться, но в общем молчании, глядя на это спокойное лицо и расширившиеся глаза, я не мог возвысить голос. Поглядев на нас обоих, он спросил:
– Что случилось? Я был в полной безопасности. Владычица находилась рядом со мной.
Я позволил матери увести его, потому что она лучше понимала сына, но увязавшийся за ними дворцовый люд – несколько человек – все слыхал и пустил слух, что мальчика учат ставить богиню выше богов.
Для подобных слухов время было самое неподходящее: у Федры родился ребенок.
Я сплавал на Крит, чтобы посмотреть на него, бойкого малыша с хохолком черных волос на макушке; няньки сказали мне, что такие волосы выпадают и сменяются настоящими. Мне он показался настоящим маленьким критянином. Федра была довольна им и собой и показалась мне еще более спокойной. Но теперь мне было о чем подумать. Мы назвали его Акамантом – имя это носили критские цари, а в том, что ему предстоит править островом, нечего было и сомневаться. Но материковые царства в сердце своем я уже отдал Ипполиту, не считаясь с предстоящим разделом моих владений.
Я не сомневался, что народ предпочтет его иноземцу, если Ипполит попытается хоть как-нибудь угодить людям. Внешне он был самым чистым эллином, об отваге его уже говорили, он даже научился прилипать к спине своего кентаврийского конька, как мальчишки Старого Ведуна. О делах он еще не думал и знать их не хотел, но уже видел людей насквозь и мог определить лжеца, еще не понимая сути его лжи. Я привык присматриваться к тем людям, которые не нравились Ипполиту. Но тайная странность не оставляла его, наплывая и отлетая, как облако.
Однажды ночью, в постели, я завел об этом речь с его матерью.
– Конечно, – сказал я, – он должен чтить Артемиду. Я рассержусь на него за тебя, если это окажется не так. Но перед народом он должен воздавать ей только должное и обнаруживать почтение к олимпийцам. Ты знаешь, что зависит от этого.
– Тесей, – сказала она, – я знаю, люди говорят, что я научила его тайному поклонению. Но ты должен знать, что мистерия не для мужчин. То, что кроется в нем, принадлежит ему одному.
– Все дети рассказывают себе сказки. Надеюсь, он вырастет и забудет их. Но они тревожат меня.
– Девочкой, – отвечала она, – я сумела поверить, что у меня есть подружка. Но я была одинока, а он, и оставаясь в одиночестве, поет от радости. Он успевает подружиться со всеми, а потом что-то приходит, и все остальное для него точно отступает. Я видела, что начинается все с долгого взгляда – на цветок, птицу, горящее пламя. Словно бы кто-то вызывает его душу из тела.
В темноте я огородил себя знаком от сглаза:
– Значит, это колдовство? Нужно отыскать, кто колдует?
– Но тогда он наверняка был бы чахлым. Погляди, он и сильнее и выше, чем все его сверстники. Я говорила тебе – ему сопутствует бог.
– Он сказал – владычица. Ты была жрицей, можешь ли ты получить предзнаменование… Хотя бы какой-нибудь знак!
Она ответила тихо:
– Тесей, тогда я была девой. Богиня не станет разговаривать со мной. Прозревать я могла иногда, во время пляски. Но все это осталось возле Девичьего утеса.
Вскоре после этого разговора я услыхал какой-то шум на дворе, он был приглушенным, словно бы люди не хотели возвышать голос. Ко мне вошел один из дворцовых вельмож, с ним был служка, помогавший жрецам в святилище Зевса. На его руке кровоточил порез. С деланым унынием на лице, которое не могло скрыть полных довольства глаз, мой приближенный сообщил, что мой сын провинился. Мальчишка отыскал связанного для жертвоприношения козленка и принялся ласкать его. Когда служка явился, чтобы отнести животное к алтарю, Ипполит попытался помешать ему. Тот продолжил, как и положено, свое дело. Тогда Ипполит в ярости выхватил свой игрушечный кинжал и набросился на него.
– Нам повезло, – придворный смаковал слова, как вино, – что мальчик набросился на служку, а не на жреца.
Конечно, провинность была не слишком уж велика, но речь шла о святотатстве, и о проступке уже знал весь дворец. Не говоря уже о том, что грех сулил нам неудачу, сын просто не мог придумать ничего худшего, чем оскорбить царя Зевса. Ради безопасности его матери и чтобы бог не потерпел бесчестья, мне следовало совершить правосудие перед людьми.
Он подошел взволнованный и раскрасневшийся, слезы ярости еще стояли в его глазах, но, оказавшись передо мной, быстро пришел в себя.
– Стыдно, – проговорил я, – ударять служку, который не смеет ответить подобным.
Конечно, мне следовало бы начать с царя Зевса, но бог, в конце концов, предпочитает воспитанных царей. Насколько было видно, я попал в цель.
Ипполит ответил:
– Да, отец. Я знаю, но и козленок не мог ничего сделать. А это как?
– Он просто звереныш, лишенный разума и чувства смерти, – отвечал я. – И ради бессмысленного скота ты решил ограбить Царя небес?
Сын поглядел на меня материнскими глазами и ответил: