Тесей. Бык из моря
Шрифт:
– Благодарность его осенит и тебя!
Глаза его заблестели – что вполне естественно, – и он принялся просить у меня послание, обещав спрятать его получше.
Я отвечал:
– Нет, письмо погубит нас, если здесь про него узнают. Заучи мои слова наизусть. Помни, что от них зависит жизнь твоей сестры, и повторяй вслед за мной. – Подумав немного, я начал: – Приветствую тебя, отец. Крит прогнил на корню, и пяти сотен кораблей хватит, чтобы захватить его. Коренные критяне ненавидят своих господ. Пусть верховный царь, владыка Микен, пошлет свои корабли, добыча будет велика. Флот собирайте в Трезене, потому что
Сметливый, он быстро запомнил послание, но сказал:
– Найдется ли у тебя какой-нибудь предмет, господин, чтобы подтвердить им такие слова? Я должен показать его царю, ведь он осторожен.
Это так, но мне нечего было послать.
– Если он усомнится, скажи: «Тесей велел мне спросить, по-прежнему ли пьет вино белый пес-кабанятник?»
На этом мы расстались. Я сказал акробату, где он может увидеть пляску Гелики, но предупредил:
– Не извещай ее о себе. Иначе она отвлечется от быка. Потом я все расскажу ей.
Рассказав Гелике о брате, я созвал «журавлей», клятвой обязал их молчать и сообщил свой план.
– Пока это секрет «журавлей», – объяснил я. – Сейчас еще рано говорить остальным. Нас много, кто-нибудь непременно проговорится. Когда настанет время нанести удар, мы пощадим друзей и любовников, которых завели в Лабиринте, но до той поры все должны покориться клятве. А пока надо поискать, где прятать оружие, когда мы его раздобудем. Вооружить придется и девушек.
Я оглядел Бычий двор – чистое поле, на котором терялись наши жалкие пожитки. Все молчали.
Тогда Меланто сказала:
– Оружие можно спрятать в наших палатах. Они изветшали, всюду закоулки, щели да отошедшие доски. Охраняют лишь входную дверь.
– Пусть там будет ваше оружие, – отвечал я, – но для нашего придется отыскать более удобное место. Скорее всего, в девяти случаях из десяти нам придется действовать ночью – нужно будет вырваться наружу, а потом уже пробиваться через ваши ворота.
Наступило молчание, потом Гиппон посмотрел на меня из-под изогнутых ресниц:
– Тесей, если нам потребуется вызвать девушек ночью, я могу войти к ним.
Мы только поглядели на него. А Гиппон повернулся к Фиве, о чем-то с ней пошептался, и они вместе отошли в сторону. Они отсутствовали достаточно долго, и за разговором мы забыли о них. Наконец явилась одна Фива, но не в одежде танцовщицы, а в своем афинском наряде.
«Интересно, – подумал я, – как это она умудрилась так похорошеть. Хотя… Нет, это не Фива».
Девица стояла, опустив очи долу, прикрывая грудь и плечи платком. Это был Гиппон. В конце концов он отплатил мне за долготерпение. Все понимали, что он берется за опасное дело. Тут в разговор вступил Ир:
– Погодите, мои дорогие, вы еще не видали меня!
Это уже кое-что обещало. Теперь я знал, что к девушкам не пускали только мужчин. Однако знатные критянки из дворца нередко являлись туда, прихватив что-нибудь для стражи и подарок для жрицы. Мы приободрились.
Я весьма опасался того, что надежда будет держать нас в напряжении, помешает плясать. А я ощущал, что просто не могу позволить себе потерять кого-нибудь из моих друзей, так сказать, в последнюю стражу перед рассветом.
Те, кто выходил на арену в длинном ожерелье, обязательно делали в нем слабое звено – на случай, если бык зацепит его рогом. Таков был старинный обычай, но я велел «журавлям» сделать то же самое с поясами под пряжкой. Я придумал это после того, как на моих глазах бык зацепил за пояс мидянина и убил его. Многие копировали мою выдумку, но проверить ее первым пришлось мне самому. Я оказался совсем рядом с Гераклом и попался словно на крюк. Пояс держался какое-то мгновение – я уже решил, что погиб, – а потом лопнул. Отлетев далеко в сторону, но отделавшись лишь ссадиной на боку, я заметил, что набедренная повязка свалилась к ногам, и, отбросив ее, остался на арене совершенно нагим.
Вокруг только что вопили, стонали, визжали – все было решили, что бык убил меня. Но тут общее настроение резко переменилось: мужчины разразились хохотом, женщины повизгивали и млели. Тем временем Менесфей и Пилия отвлекли быка и Хриса уже прыгала через него, но все это было знакомо, и они – все пятнадцать тысяч – смотрели лишь на меня.
Прежде я об этом не подумал и теперь просто сгорал от стыда, но куда денешься на ровной арене до окончания игры? Я даже не заметил, когда бык повернул в мою сторону. Нефеле пришлось окликнуть меня. Она отвлекала его, и теперь уже мы с Аминтором спасали ее. За делом я забыл о себе, но в какой-то момент вспомнил о наготе и рассердился на критян. Однако гнев на арене – плохой советчик, и я сразу взял себя в руки.
«Раб сделал мою одежду, – подумал я. – Но меня сотворил Зевс вечноживущий. Мне ли испытывать стыд перед невежественными землепоклонниками, полагающими, что бог умирает каждый год! Или я не эллин?»
И я побежал навстречу быку и начал танцевать перед ним, обманывая и отвлекая его так, что глаза у него разъехались вкось, сделал в воздухе пол-оборота и соскочил из стойки на руках; все перестали смеяться и разразились приветствиями. Тут бык с обидой во взоре поглядел на меня, повернулся и направился восвояси, а я обратил свое лицо к увлеченному неприличием Бычьему двору. Должно быть, эта дурацкая сценка запомнилась мне лишь из-за того, что случилось потом.
На следующий вечер раб принес мне глиняную табличку с приглашением на пир от знакомого молодого вельможи. Стемнело, я искупался (по дворцу всюду проложены водостоки; некоторые трубы служат для выделений тела, поэтому ночью ходить никуда не нужно), оделся и вступил в колоннаду. Тут из-за одного столба появилась женщина, прикоснувшись к моей руке, она проговорила:
– У Телефа сегодня не будет пира.
Голову ее прикрывал платок, неспособный, однако, скрыть ни седин, ни возраста.
– Телеф только что пригласил меня, – отвечал я. – Он что, заболел или ему вдруг пришлось кого-то оплакивать?
– Это не он звал тебя. Следуй за мной, я покажу тебе путь.
Я оттолкнул ее руку – довольно с меня этих дурачеств, кончавшихся одинаково: с женщиной, которую я не хотел, да и она иногда просто хотела сравняться с соперницей. Дворец изобиловал подобными интригами, и я ответил:
– Если он не посылал за мной, я иду спать, но сначала все-таки спрошу у него самого.
– Тихо! – приказала она.
Я попытался разглядеть ее во мраке; старуха эта не была похожа ни на сводню, ни на служанку. Серые эллинские глаза, стать, свидетельствующая о породе. Тут я понял, что она испугана.