Тетрадь в сафьяновом переплете
Шрифт:
Настоящее имя свое он скрывал и просил называть Самосвистом, как именовали его на Сечи. Самосвист жил один в маленькой хатке, чем пробавлялся бог знает, но прошлое вспомнить любил. Он был уже сед, но крепок. Свой приход к запорожцам он объяснял тем, что повздорил с полковым командиром, стегнул его нагайкой и, не дожидаясь суда, бежал из кутузки.
— Эх, ясновельможные паны, или, по-старому сказать, господа! Какую чудную жизнь я прожил! — восклицал Самосвист. — Ни за какие дары на свете не променял бы ее на службу хоть при самой государыне! Какая воля, какое веселье! Тут никто не копил золотых, а если и бренчало в кармане, то вовсе недолго. Чара вина, ковш горилки, и все по ветру! Мужская дружба, честь да слава, острая сабля да верный конь — вот богатство сечевика!
Господин Самосвист очень сетовал, что среди бедных людей в Малороссии все меньше воли.
— Прибрала наша государушка, прибрала! Что ни год, все меньше хозяев. Малые хозяева под больших идут. Это все Разумовский придумал. Какой же он Разумовский, ей-богу, совсем неразумник, царствие ему небесное. А знаете, господа, — Самосвист наклонился к Петру Ивановичу, — за что мне такое прозванье дали? Ну-ка, закладывай уши!
Тут Самосвист засунул в рот по два пальца каждой руки и засвистал так громко, что я чуть не оглох. Самосвист подмигнул и улыбнулся.
— За пять верст меня ставили. Как ляхи пойдут, я и свистаю, наши снарядиться всегда успевали. Но не только в ратном бою, но и в покойной жизни свистулька моя пригодилась. На свадьбы зовут да в богатый дом на праздник. В прошлом году как свистнул, так с ветки гнездо свалилось.
— А почему бы, господин капитан, не вернуться вам к мирной жизни? На службу, например, пойти. Человек вы ученый, — спросил Петр Иванович. — Теперь уже Сечи нет, а значит, и воли. Вон в Непейводах писарь приказал долго жить, стали бы на его место.
— Тс-с-с! — Самосвист приложил палец к губам. — Ждите маленько. — Он вышел и тотчас вернулся с книгой, которую бережно прижимал к груди.
На тонкой ее обложке значилось: «Описание деяний пиратства на Средиземных и Американских морях с приложением рисунков кораблей и одежды».
Самосвист любовно погладил книжку.
— Чудеснейшее чтение, господа! Я как трижды прочел все от строчки до строчки, то понял, что мы стояли не ниже тех славных пиратов. Ну, понятно, не было у нас бригов и каравелл, но мы и на челнах галеры турецкие топили. Что есть пиратская жизнь? Накопленье богатства? Отнюдь! Это воля, свобода! Поход против всех королей! Вот тут говорится о капитане Мисоне. Благороднейший был человек, хоть и пират, золото раздавал неимущим. А мы разве не производили того же? Бывало, вернешься из похода с кубышкой цехинов и ну поселянам сыпать, уж так бывали те благодарны. А мало было средь нас благородных людей? Да во всем Петербурге столько не сыщешь! Воины, бессребреники!
Глаза бывшего капитана блистали.
— Вот вы говорите, в службу идти. А что мне там делать? Спину гнуть? Сейчас ведь как: чем ниже согнешь, тем слаже с господского сапога слижешь. Нет! Товарищи мои были не таковы! Там все равнялись! Сегодня ты кошевой, а завтра простой казак. Нет, скорбно удумала матушка-государыня. Последнюю вольницу извела.
— А что, господин капитан, — сказал Петр Иванович, — если бы сейчас другая вольница образовалась, пошли бы туда?
— Как есть, не раздумывая! — Самосвист перекрестился. — Хоть и стар, а пожил бы годок. Только свистом и выражаюсь.
Он снова засунул в рот пальцы и засвистал что было сил. Даже старый кубок на полке отозвался дребезжаньем.
Впоследствии Петр Иванович называл Самосвиста «борисфенским пиратом» и вспоминал о нем с доброй усмешкой.
Херсон
21 апреля мы прибыли в город Херсон.
До полудня нам не удалось определиться на постой, Херсон только строится, и помещений в нем не хватает. К тому же городничий, полный ленивый человек, не оказал нам никакого содействия. Нас спас инженер Корсаков, ведущий в городе множество работ и живущий в собственном доме.
Строители Херсона очень торопятся. К следующему лету они рассчитывают возвести много зданий, чтобы новый город мог предстать перед императрицей во всем размахе.
Душа всей стройки — инженер Корсаков. Это подтянутый человек средних лет, изучивший за границей все виды инженерного дела. В Херсоне он начал с добычи питьевой воды, днепровские воды слишком мутны. Корсаков приказал вырыть колодцы на глубину дальше 70 сажен, и там, под слоем известняка и белой глины, обнаружил отличную воду, которую рассчитывает собрать в большие резервуары и подвергнуть новой очистке через песок и гравий.
Корсаков повел нас на верфи, где строятся могучие корабли. Мы видели два фрегата, один 60-ти, другой 90-пушечный. И здесь проявился инженерный разум Корсакова. Для спуска судов на воду он придумал особую платформу, на которой эти огромные корабли перевозят вниз по течению в море.
— Мало рабочей силы, — жаловался инженер, — употребляем в дело солдат, да от них мало толку. Я выписал из Риги опытных мастеров, они обучают солдат. Да вот каторжников еще пригнали.
Корсаков показал на людей в серой рваной одежде и кургузых шапочках; они таскали камень и бутили насыпь у верфи.
— А это что? — спросил Петр Иванович, указывая на вполне законченное судно.
Это была стройная двухмачтовая яхта саженей двадцать в длину. Борт ее был очень белый, поверху шла красная с золотым узором кайма, ближе к носу значилась надпись «Stella Maria».
— Игрушка, — Корсаков улыбнулся. — Любуюсь не налюбуюсь. Сам Витровиус строил.
— Кто таков? — спросил Петр Иванович.
— С ревельских верфей. Преотменнейший господин.
— А что значит Стелла Мария?
— Морская звезда. Точнее сказать, звезда надежды, которая в ненастье указывает путь морякам.
— Что ж, для государыни произвели? — спросил Петр Иванович.
— О нет! Для какой-то заграничной особы. Два года назад заказала, нынешним летом должна принять.
— Этот корабль и без платформы можно спускать, — предположил Петр Иванович.
— Да, — согласился Корсаков. — Осадка невелика. Быстрая птичка, но зубастая. На ней даже две малых пушки есть.