Тетрадь в сафьяновом переплете
Шрифт:
— Сим должно наслаждаться на досуге, — пояснил он, — а не мимолетным смотреньем.
Затем мы узнали, что нам предстоит угоститься «ханским ужином», такова была причуда хозяина. Посреди залы был расстелен огромный ковер восточной работы, а посреди красовался низкий круглый стол с серебряным бортом. Нам предложили сесть прямо на ковре, скрестив ноги и подперевшись бархатными подушками.
Кроме нас, на «ханском ужине» присутствовал еще один человек, толстый
Что касается меня, то я неожиданно был представлен как дальний родственник и только потому мог присутствовать на ужине рядом с графом. Струнский ничего не заподозрил, а более того, внезапно ущипнул меня по-свойски, при этом довольно чувствительно.
Неслышно появились слуги, теперь уже не в европейских, а восточных одеждах, разостлали каждому из нас на колени шелковую салфетку и поднесли серебряные тазики с благовонными водами для мытья рук. Затем на столе возникла огромная сковорода с холодной яичницей, а вокруг нее шесть сосудов. Один с жидким медом, другой с виноградным соком, третий с медовым печеньем, четвертый с простоквашей, а пятый и шестой с жареным мясом.
— Будучи с русским посольством в Бахчисарае, я сходно угощался у хана. А поскольку Таврида есть нынче русское завоевание и хан упразднен, за хана вам буду я. Пробуйте, дорогие гости!
И Струнский, взяв печенье рукой, положил на него яичницу и все это обмакнул в мед, а затем отправил в рот. Мы молча проделали то же, и, надо сказать, я с трудом прожевал эту пищу. Затем подали какую-то похлебку с крупой и мясными шариками. За ней было соленое тесто и кусочки фиги, сваренные в меду, а в заключенье нам предложили кофе и шербет, сладкий тягучий напиток.
— Как думаете, граф, — обратился Струнский к Петру Ивановичу, — смогу я предложить такой ужин государыне-императрице?
— Право, не знаю, — отвечал Петр Иванович.
Забыл добавить, что во все время ужина из углов залы лилась тихая восточная музыка, исполняемая искусными музыкантами.
Внезапно Струнский хлопнул в ладоши, к нему подбежал лакей Гораций, и Струнский что-то ему приказал. Декорации мгновенно переменились. Ковер и ханские кушания были убраны, а нас рассадили в голубые атласные кресла. На золоченых ампирных столиках появились фрукты и вина. Сам Струнский, исчезнув на некоторое время, появился в другом одеянии. На нем был голубой кафтан, пышное батистовое жабо и голубые башмаки с немыслимыми бантами. Я также заметил, что он насурьмил себе брови и нарумянил щеки, а посему казался несколько возбужденным.
— Господа! — провозгласил он. — Сегодня я имею честь представить вам мое новое сочиненье, писаное на случай грядущего приезда государыни-императрицы в наши края. Однако… — он извлек из кармана часы-луковицу и щелкнул крышкой, — однако мы жаждем прибытия одной особы, которая удостоила нас чести присутствовать на первом чтении…
Не успел он договорить, как раздался пушечный выстрел. Струнский чуть вздрогнул. Как выяснилось, стреляла пушка, установленная над пристанью для встречи важных гостей.
— Вовремя, — сказал Струнский.
Незнакомка
Все мы вышли на балюстраду. У пристани
На ней был плотный синий редингот, из-под которого выступало светлое английское платье с отложным воротником. На голове красовалась мягкая широкополая шляпа, не позволявшая разглядеть лицо, пока дама не миновала последнюю ступеньку.
Впрочем, Струнский не дал ей это сделать одной. Он сбежал вниз и предложил незнакомке руку.
Наконец вновь прибывшие предстали перед нами. Я заметил замешательство на лице Петра Ивановича и быстрый взгляд, который метнула на него незнакомка. Ее лицо имело нежный цвет с легким румянцем на щеках, из-под шляпы выбивались светлые локоны, зато глаза были необыкновенно черны и смотрели пристально, строго.
— Господа, — объявил чуть запыхавшийся Струнский, — позвольте сообщить, что наша гостья не может открыть своего имени, она путешествует инкогнито. Вы можете называть ее госпожой Черногорской, как сама она к тому изъявила желанье.
Легкая улыбка скользнула по губам незнакомки, и она согласно наклонила голову.
Что ж, путешествие инкогнито в наше время не редкость. Многие знатные особы по тем или иным причинам предпочитают скрывать свое имя. Достаточно вспомнить поездку знаменитой княгини Дашковой в Европу. Она путешествовала под именем госпожи Михалковой, а в иных местах позволяла себе представляться актрисой, ищущей ангажемента. При этом все знали, что перед ними сподвижница русской императрицы, способствовавшая восхождению ее на престол.
Но кто скрывался под именем госпожи Черногорской? В Борисполе она упомянула, что совершает поездку «по высочайшей воле». Струнский, конечно, об этом знал, иначе бы он не принял гостью так пышно.
Слуги помогли госпоже Черногорской снять редингот, но, оставаясь в шляпе, она направилась в залу. Плафон Струнского ее, кажется, не впечатлил. Она едва приподняла голову, отогнув верхнюю полу шляпы. Затем она устроилась в кресле и обмахнулась веером.
— Господа! — воскликнул Струнский, покраснев от волнения. — Позвольте начинать чтение! — При этом он поманил пальцем Курячина, и тот со вздохом придвинул свое кресло вплотную к Струнскому.
Лакей Гораций внес на золотом подносе бумажный свиток. Струнский развернул его, покашлял и принялся торжественно читать:
В тот день, когда произвела ты радость российским истинным сынам, Эдемскую излила в их душу сладость, подобну плещущим волнам, В тот день, на трон как ты вступила, престол российский укрепила, трясущийся от близких бед, в сей день тебя и рощи восклицают, и холмы арфами бряцают, ужели я не воспою тебя, поэт?