Тётя дяди Фёдора (худ. К. Прыткова, К. Романенко)
Шрифт:
— Жизнь у нас должна идти по двум руслам: по хозяйственному и по духовному. С хозяйственностью мы кое-как справляемся. Дрова мы заготовили и грибы, корову сеном мы обеспечили.
«Ничего себе „мы“, ничего себе „обеспечили!“ — подумал Матроскин. — Когда это я один всё лето спины не разгибал».
Тётя продолжала:
— А вот с духовным руслом у нас дела обстоят хуже. Скажи мне, Шарик, когда ты в последний раз читал труды академика Павлова?
Шарик стал вспоминать. Он много трудов вспомнил, но труды академика Павлова как-то не всплыли. Шарик даже покраснел от размышлений. Он стал красный, как морковка,
— Или ты, Матроскин, — говорит тётя Тамара, — как часто ты заглядываешь в книги товарища Мичурина? Это был садовод такой прогрессивный. Мне в армии про него много рассказывали. Особенно про его трагическую гибель.
— А как трагически погиб товарищ Мичурин? — спросил бывший ординарец Иванов-оглы.
— Упал с выращенной им клубники… или с огурца. Представляете, какой это был огурец!
— Скользкий, — говорит Шарик.
— Не скользкий, а гигантский! — поправила его тётя Тамара. — Одним таким огурцом можно было всю деревню Простоквашино накормить. А ты, дядя Фёдор, становишься у нас Иваном, не помнящим родства, — продолжала она. — Как у тебя обстоят дела с русской историей? Когда ты в последний раз ходил в патриотический поход по родному краю?
— Я каждый день хожу в патриотический поход по родному краю, когда в соседнее село Троицкое за хлебом иду, — отвечает дядя Фёдор. — Особенно зимой, когда снегу по колено.
Кот Матроскин тихонько так говорит дяде Фёдору:
— Всё, я больше не могу. Я забираю Мурку с Гаврюшей и ухожу в патриотический поход. Я знаю один дом, где лесники живут.
— Нельзя, — говорит дядя Фёдор. — Папа и мама здесь одни пропадут.
— А мы их с собой возьмём.
— Нет, — говорит дядя Федор. — Мы не должны сдавать наше Простоквашино. Мы сейчас выборами займёмся.
— Слушайте, — вдруг вступил папа. — А наш Шарик совсем про своё фоторужьё забыл. Почему бы тебе, Шарик, не выпустить патриотическую стенгазету?
— Какую такую стенгазету? — не понимает Шарик.
— А такую, — объясняет папа. — «Военные уходят на пенсию, но не сдаются!» И десять фотографий тёти Тамары за работой по воспитанию молодого поколения.
— Это мысль! — поддержала мама. — Тётя Тамара сейчас так хорошо выглядит на свежем воздухе. Очень она фотогеничная стала.
Тётя Тамара застеснялась немного, но спорить не стала. Мысль о военных пенсионерах, которые не сдаются, показалась ей прогрессивной и воспитательной.
Ординарец Иванов-оглы сказал:
— Эх, жаль, что у меня во время службы фоторужья не было! Я бы столько военного патриотизма наснимал. Помню, случай у нас был с товарищем полковником, аккурат на Новый год. Пришёл приказ списать старые танки.
В это время почтальон Печкин подошёл. Он даже поразился:
— Неужели наша армия на старых танках воюет?
— Нет, — объяснил Иванов-оглы. — Это только так говорится «старые танки». А они совсем новые, в масле, даже не надёванные. Просто у них гарантийный срок кончился.
— Вот бы мне такой танк ненадёванный! — сказал Печкин.
— Зачем? — удивились
— Почту развозить. От собак отбиваться, от мафии. Да мало ли что, где дачники в машине застрянут, так я их танком вытащу. Я такой бизнес открою по вытаскиванию. У нас дороги, сами знаете, какие! А ещё охота… на кабана там, на утку!
— На утку с истребителем охотиться надо! — проворчал Матроскин.
А Иванов-оглы продолжал:
— Надо танки списать. Это ж море работы. Их надо отвезти на завод танкоразрезательный. Перевозка денег стоит. Там разрезать на части. Разрезка денег стоит. Части надо переплавить на слитки. Переплавка денег стоит. А слитки надо продать секретному танко-тракторному заводу для производства новых танков. А платят за эти слитки чепуху. Одни расходы получаются. Другой бы товарищ полковник растерялся. А наша товарищ полковник выход нашла.
Тут тётя Тамара вмешалась:
— Знаешь что, Иванов, ты эту историю без меня расскажи. А то мне неловко, что при мне меня хвалят. Я пойду пока в огород, хозяйством займусь.
Она вышла из домика и стала яблоню раскачивать, на которой последнее яблоко висело. Иванов продолжал:
— Как вы думаете, что же она придумала?
Все спросили:
— Что?
— Она придумала эти танки врагам сдать.
— Каким врагам?
— «Синим».
— Что это за враги такие синие? — спросил Печкин. — Мороз, что ли, был?
— При чём тут мороз? — удивился Иванов-оглы. — Просто у нас были военные учения. Мы были «зелёные», а они «синие». Вот мы им танки и сдали. Они — военные десантники.
— Значит, вы проиграли учения? — спросил папа.
— Ну да.
— Военные учения надо выигрывать, — говорит Печкин. — Это же очень плохо, что вы их проиграли. Непатриотично.
— С тактической точки зрения это непатриотично: им дали почётные грамоты, а нам нет. Но со стратегической — это хорошо. Потому что они с этими танками полгода мучились, пока переплавили. А мы даже премию получили за экономию средств. И ещё товарищу полковнику значок вручили — «Спасибо» третьей степени.
Он так закончил:
— Нет, вы со мной не спорьте: ваша тётя Тамара — большого государственного ума человек.
С ним спорить никто и не собирался.
— Мы с ней одних валенок за прошлую зиму штук двести сэкономили. А уж про шапки с ушами я молчу. Мы с ней на одном сырье можем три года жить. И ещё сэкономить.
Шарик немедленно схватил фоторужьё и пошёл эту государственного ума женщину фотографировать.
Она шаг, и он шаг.
Она к яблоне подойдёт, и он к яблоне.
Она в коровник — Мурку погладить, и он в коровник.
Она идёт с лопатой в огород, он следом.
Шарик, конечно, набегался за день. Но больше никто его в речку на заготовку рыбы не бросал. А Матроскина бросили в лес на заготовку лесных грибов — опят.
Папу с мамой опять бросили на педагогику: последние четыре тома осваивать. А Печкин и Иванов-оглы получили указание перенести пианино из сарая в палатку, а оставшееся время использовать для общения с природой путем «побелки яблонь от кроликов и других насекомых».