Тезей (другой вариант перевода)
Шрифт:
И вот я жду, уж и кони стали беспокоиться, а отец все не идет... Я решил пойти посмотреть, что его там задержало, - и тут он наконец пришел, один. Он даже не переоделся; я мог поклясться, что он вообще забыл, зачем я жду его здесь... Прикрыл глаза и говорит:
– Прости, сын, это придется отложить на завтра.
Я ответил, что мне жаль будет ехать без него, - и это была правда, - но в то же время подумал, что смогу зато хорошо прогнать коней. Но глянул еще раз на его лицо...
– Что случилось?
– спрашиваю.
– У тебя новости, отец!.. Худые новости?
– Нет, - говорит, - ничего. Но дела меня задерживают. Прокатись, сынок. Только прикажи вывести коней через боковые ворота, а сам спустись по лестнице. Я не хочу, чтобы ты появлялся на базарной площади.
Я нахмурился:
– Это почему?
Я только что выиграл войну для него, и сегодня праздник моего совершеннолетия - и он говорит мне такое?!.
Он выпрямился и - резко так:
– Иногда ты должен подчиняться, не спрашивая причин.
Я старался не разозлиться. Он был царь, и у него могли быть свои дела, которые меня не касаются... Но что-то у них происходило; и я бесился, что ничего не знаю; и потом - от молодости и самоуверенности - мне казалось, что без меня он сейчас что-то сделает не так. "И мне придется за это платить, думаю, - когда придет мое время, если только доживу". Я вспомнил о своем сыновнем долге, о его доброте... Сжал зубы, молчу, а сам трясусь весь, как лошадь: и шпорят ее и повод держат.
– Ты должен мне поверить, - говорит.
– Я о благе твоем забочусь. Раздраженно так сказал.
Я - как сейчас помню - сглотнул и говорю; спокойно так, изо всех сил спокойно:
– Мы неверно посчитали, государь. Я еще не мужчина сегодня - ребенок!..
– Не сердись, Тезей, - говорит. А голос - ну прямо жалобный.
"Надо его послушаться, - думаю.
– Он связал меня своей добротой. К тому же он и отец мне, и царь, и жрец - трижды он свят для меня перед Вечноживущим Зевсом... Но ведь у него духу не хватает встретить лицом к лицу даже меня. За что он там взялся своими трясущимися руками?.." А сам трясусь хуже его; что-то страшное нависло, не знаю что; будто черная тень от солнца отгородила.
Стоим так, молчим - и тут подходит из Дворца один из придворных, тупой медлительный малый:
– Царь Эгей, - говорит, - я тебя повсюду ищу. Все юноши и девушки уже на площади, и критский офицер сказал, что, если ты не придешь, то он не станет ждать жеребьевки, а сам выберет четырнадцать человек.
Отец резко вдохнул, сказал тихо:
– Убирайся, болван!
– Тот оторопело вышел, мы остались, глядим друг на друга...
– Отец, - говорю, - прости, что я погорячился - я ж не знал... Но почему ты не сказал мне?
Он ничего не ответил, только сжал рукой лоб.
– Уйти через боковые ворота и бежать, - говорю, - это ж каким дураком я бы выглядел! Громы Зевса!.. Я - владыка Элевсина... Даже у критян не станет наглости увозить царя. С какой стати мне прятаться?.. Сейчас мне надо быть там, внизу, в старой одежде, чтобы показать людям, что я не праздную, когда у них горе. И кроме того, я должен отослать домой Товарищей; это ж просто непристойно, чтобы они разгуливали здесь, когда афинских ребят забирают, таких вещей нельзя допускать... Где глашатай? Пускай вызовет их сюда.
Он молчал. У меня кожа поползла по спине, как у собаки перед бурей.
– Ну?
– говорю.
– В чем дело?
Он наконец ответил, не сразу:
– Ты уже не сможешь их вызвать. Критяне пришли раньше времени, и они окружены вместе с остальными.
– Что?!!!!
Получилось громче чем я хотел, - лошади шарахнулись, - я махнул конюху увести их$ а дальше, чтоб не кричать, говорил уже почти шепотом.
– Отец, и ты молчал!.. Я же отвечаю за них перед моим народом. Как ты посмел скрыть это от меня?
– Ты слишком горяч, чтоб встречаться с критянами...
– Я увидел, что он почти плачет, и едва не вышел из себя.
– Здесь уже была однажды ссора, говорит, - и убили одного из их князей. Эта дань - расплата за тот случай... А в следующий раз они пришлют сотню кораблей и разорят страну... Что мне было делать?.. Что мне делать?!..
Это меня отрезвило. Ведь он правильно меня оценил.
– Ладно, - говорю, - я постараюсь не устраивать шума. Но я должен сейчас же пойти туда и забрать моих людей. Что они думают обо мне все это время?
Он покачал головой.
– Царь Минос знает всё. Он знает, что наши царства объединены. Не думаю, что он откажется от своих притязаний.
– Но я поклялся им, что объединение с Афинами не принесет им вреда...
Он задумался, тер подбородок...
– Если случится, что жребий падет на кого-то из твоих, у тебя будет хорошая причина отложить уплату своей дани. Иногда, Тезей, стоит пожертвовать одним человеком ради блага всех остальных...
– Я сжал себе голову, в ушах звенело... А он продолжал: - Ведь в конце концов они только минойцы, не эллины.
Ох, как звенело в ушах!.. То тише, то опять громко - невтерпеж...
– Да какая разница?
– кричу.
– Минойцы, эллины - какая разница?! Я поклялся стоять за них перед богом - а теперь что?.. Кем я становлюсь?!..
Он что-то говорил. Что я его сын, что я Пастырь Афин... Я его почти не слышал, будто он говорил из-за стены. Прижал кулак ко лбу и спрашиваю: "Отец, что мне делать?" И когда уже услышал эти слова свои - понял, что говорю не с ним. Вдруг в голове стало потише, и я снова услышал его - он спрашивал, не плохо ли мне.
– Нет, - говорю, - мне уже лучше, государь. И я знаю, что можно сделать, чтобы спасти мою честь. Если они не освободят моих людей, я сам должен тянуть жребий; как все.
– Ты?!
– У него раскрылись глаза, отвисла челюсть...
– Ты с ума сошел, малыш!
Потом лицо снова выправилось, он погладил бороду...
– Ну-ну, - говорит, - ты был прав, когда поехал в Элевсин, у тебя чутье на такие штуки... Народ будет спокойнее, если ты будешь стоять среди них. Да, это хорошая мысль.