«The Coliseum» (Колизей). Часть 2
Шрифт:
Он вдруг тряхнул головой и добавил похожим слогом:
– Как змей когда-то подменил цензуру заповедей полною свободой, которой нет и быть не может в этом мире. Ради нее позволив убивать.
– Стоп, стоп, стоп! – Куприн вытянул вперед руку. – Это слова другого героя! Не путайте, милейший!
– Спасибо, – неожиданно бросил тот. – Герой и виноват, поверьте. – Глаза гостя нездорово заблестели, румянец выступил на щеках. – И сегодня, сейчас, эти легаты, новые Иуды заманивают нас ею, втаптывают в грязь, уже, казалось, смытой памятным потопом. Новый замес – из костей и крови наших поколений – готовятся залить они в фундамент будущих постаментов. Будущих имен, будущих идолов,
Тут он будто очнулся, замолчал, глаза потухли.
– Ну, ну… что же вы? Продолжайте геройствовать и корчевать. С поправкой, конечно, – Грин оглянулся на друга. – И, кстати, уж не нас ли, грешных, в легаты?
– Простите, – снова на удивление спокойно реагировал гость. Глаза уже смотрели прямо. – Я случайно махнул страниц семьдесят… увлекся. Хотя, тут правы… вас тоже.
Грин даже слегка опешил: незнакомец не пытался быть вежливым. Он уже набрал воздуха в грудь, чтобы ответить на дерзость, но тот опередил.
– И себя, – добавил говоривший. – Себя, конечно, тоже.
Грин выдохнул:
– Бог с вами…
– Что до «бегущей»… Не уловил тот взор системы в череде уроков безрассудства. Приходится вправлять хрусталик.
Друзья снова переглянулись.
– Семьдесят страниц назад? – лицо Куприна, уже без улыбки, вытянулось в притворном удивлении – холодок обдал и его. Шансы гостю оставляла привычка искать оправдание прежде подвоха.
Незнакомец заметил это, но твердо повторил:
– Приходится вправлять… – на его лбу выступили морщины. Было видно, мужчина старается что-то преодолеть: – И постаменты надо бы сдвигать, и темы. Удерживать на нужном месте силой: одних – в отхожем месте, других – в урок и опыт, чтобы отрезвить. К предметам сила допустима, – он поджал губы, ища форму помягче, словно боясь упустить шанс. – Я… предлагаю вам добровольно оступиться… вместе, повторяю. В надежде на прощение. Ведь дело вами сделано, стрела попала в сердце. В мое, по крайней мере.
– Наша? – изумление Грина было ожидаемым: романтик сторонился прагматичности, как и резвости мысли.
– И точно в сердце.
– Эх… как приятна лесть, дружище… жаль, не часто, – Куприн всё понял и, уже скоморошничая, потер руки.
– А меня смущает! – настаивал сосед, удивляясь другу.
– Да ладно, Саша! – тот положил ему руку на плечо. – Всё правильно. Неужто не видишь – наш гость чудит и просит сопереживания. Иль помощи?
Он искоса глянул на мужчину. Тот кивнул.
– А вот способ? И откуда сила?! Вправить? А уверенность? Не навредить? – руки Куприна снова нашли карманы и вызывающе оттопырили их. – Развейте сомнения, – он начал раскачиваться на носках: движения тела говорили о привилегии ставить вопросы.
– Нашел в оттенках, я упоминал. И пробовал. Их, если все собрать, чистейший выйдет цвет – белее вашей шляпы. В нем слиты вместе правда и любовь всех площадей, дворцов и подворотен. По белому листу – вот мой подарок людям. Начать сначала.
– А негодяям? А гонителям добра? – вмешался Грин.
– Всенепременно, как вы говорите, им. И первый лист готов – в объявленном герое! Нашего времени! Черед моей стрелы. В то самое болото.
– Ну, ну! Помните – не каждая лягушка может стать принцессой, – автора «Бегущей» посетил сарказм.
– Я знаю, – гость не смутился. – Есть и подтверждение:
Широка российских поэтов палитра, Иные истерлись уже имена. Но тысячи новых, откушав пол-литра, Ликуя, крапают хер…ю дотемна [11] .
– Да, кто не рискует, тот уже не пьет. По нынешнему-то. –
– Согласен. Кто головушку жалеет, каждый день от страха блеет. – Незнакомец опять виновато пожал плечами.
– Ну что ж, оправданная вольность, дружище! – «Костюм» устроило объяснение. Настроение хозяина принимало всё иначе, нежели друга. Тот все еще был подавлен: – Да-а-а! В точку! Покукарекаем? Вроде в тему? – он толкнул Грина в бок. – Годик-то, красного петуха! Давненько я не брал в ручонки шахматишек. Сыграем? – и уже серьезно произнес: – А и впрямь… сегодня что-то новенькое. Как тебе? Всё не Бунин – откроешь, вспомнишь и расквасишься.
11
И. Губерман. Стихи.
– Боюсь и согласиться… – Грин улыбнулся впервые с начала разговора.
Незнакомец меж тем, играя маской смущения, раздумывал над словом «шахматы». Над игрой, где невозможно сделать два хода подряд. Как применить это к страницам.
– Положим, где-то он прав, – Куприн хмыкнул. Руки медленно покинули карманы. – Но только где-то, в чем-то. Как тебе, Саша: «Пора и силой чтобы отрезвить». Сдается, в этом что-то есть от поединка. Хотя иным бы лучше посидеть в сортире, а не стоять под небом, тень бросая. Скажу как подпоручик прямо: единственная польза от имен – на провокацию толкают постоянно. Моя рука здесь с вами. Шалея в безнаказанности. – Он потянул шляпу, отбросил назад волосы и перевел взгляд на море: стая горластых чаек кружила над пеной у бетонных кубов вдоль мола, высматривая добычу. – А вот об экономии деньжат… как помнится… – и снова повернулся к другу, – это по мне… предложение сгодится. Как? Примем?
– Что? Херес?
– Предложение.
Друг растерянно кивнул.
– Знаете, а я люблю «раскваситься», – вставил незнакомец.
– Откуда такое чувство?.. – растерянность отступала. – У вас? И там? – Грин кивнул гостю за спину.
– Потому что «запах антоновских яблок возвращается в помещичьи усадьбы». [12]
– Ну, коли так, пожалуй, согласимся. А? Саша? – заторопил Куприн, – в нашем деле без «яблочек» никуда. Со времен Рая. Не распознать и подающего… без хереса.
12
И. Бунин. Фраза из рассказа «Антоновские яблоки».
Грин развел руками:
– Напиток сей повыше, чем потребность. Спутник прозы!
– Ну вот. Романтики меня признали, – улыбнулся незнакомец. – Так?
– А я ведь тоже, вроде согласился? – Куприн притворно насупился.
– Да вы со мною с первого листа. Но сегодня убивают не так элегантно, как на дуэлях – куда изощренней. Обман-то в оправдании «свободы». Хотя он был в дуэлях и тогда. Порой в причине. А порой в процессе. Так что раскладывать всё надо по частям и всех.
– Раскладывать? Догадываюсь… вы беретесь?
– Да уж. Засучил рукава…
– Ну, батенька… вы и в самом деле не промах! – Грин покачал головой.
– Так пьем? Или болтаем? – армейская несерьезность Куприна спасала. – Слова говорили о примирении.
– Как обещал. Вперед! – воскликнул гость, меняя тему. – Замечу, херес единственное сухое вино в мире, крепость которого достигает шестнадцати градусов! А течет он нет, стекает… в тысячи бокалов, где отдает до капельки. И всё. Он в этом схож с писателем России, господа. Немного беспощаден, резок, горек. Он совести сродни. – Мужчина посмотрел на Куприна: – А шляпа-то не ваша, подпоручик.