«The Coliseum» (Колизей). Часть 2
Шрифт:
Гусеницы лязгнули, рев двигателя начал удаляться и, наконец, затих меж сосен.
– С двумя ружьями, думаю, не страшно, – бросил вслед Бочкарев.
– Не скажи, медведь, если захочет, обязательно «скрадет». Мне Серега рассказывал. Человек в лесу беззащитен без собаки. Нюх не тот… Ладно, пойдем, кинем вещи в зимовье, да прощупаем вокруг – может, рябчика какого на вертеле сварганим. А то вечереет. И дровишек подсобрать надо бы.
– Слушай, Амосов-то оборотистый мужик – и вездеход, и должность… сам себе хозяин. Хватка, одно слово! – восхищенно покачал головой Виктор.
– А
Они вместе направились к низенькой избушке в десятке метров от переката – места, где речка мелела, раздаваясь вширь. Собрав на поляне сухие веток для печки и бросив рюкзаки, они с ружьями двинулись вглубь леса. Самсонов уверенно ступал впереди. После пяти минут ходьбы он остановился.
– Что-то не нравится мне здесь – слышь, тишина какая.
– А какая должна быть? – Виктор, понимавший в альпинизме гораздо больше, нежели в охоте, замер у кустов позади.
– Мертвая. Птички не поют, – Самсонов глянул на вершины деревьев. – Ты вслушайся. Полная тишина.
– И что это значит? Без жаркого? Глухаря заварим, чего жадничать?
Они подстрелили птицу еще утром, по дороге сюда.
– А может, рядом кто ходит. Птицы тогда смолкают. Пережидают.
– Ты брось нагнетать-то. И так не по себе.
– Да ничё, просто темнеет, а то можно бы и дальше пройти. Вон ольхи да березы сколько – самый корм рябчику.
– Ешь ананасы, рябчиков жуй – день твой последний приходит, буржуй, – пытаясь бодриться, ответил Бочкарев. – Пусть жирует птаха.
– Хай живе, так и быть, давай обратно. Чай еще закипятить надо.
Самсонов снова двинулся первым. По мере приближения к реке настроение поднималось. Они весело обсуждали впечатления уходящего дня.
– Послушай, а напарник-то ловок на руки – сколько глухарей набил! Мы только за ружья, а он уже рычаги бросит и бах!.. бах!
– Да, и копылух [18] полкузова. А у них мясо не-е-ежное, тает! «Рукастый» дядька. Редкий экземпляр.
– А гусеницу как чинил? Да… с таким в тайге не пропадешь!
18
Самка глухаря (сибирский обиход).
– Гусеница что. Вот фрикцион полетит! Амосов его шофером лет десять держит. Вместе и охотятся. И глаз – алмаз. Рассказывал, как-то по снегу уже на лыжах идут, видят – в километре по склону мужик на их участке промышляет. Гребет себе хоть бы хны. А за это в тайге можно поплатиться. Я слышал, лет пять назад пара молодцев то ли выходили откуда, то ли зачем еще – зимовья грабили да жгли. Так одного нашли к дереву привязанным. Чуть не помер от голода. А второго ищут до сих пор.
– Нашел что вспомнить!
– Так вот, они было к этому мужику, а напарник-то и говорит: постой, мол, что-то не то. Пригляделись, а тот к колоде подошел да под нее поднырнул, а не перелез. И дальше почапал. Медведем оказался.
– А его они не трогают?
– Да почему! Только готовиться надо, дело-то серьезное. Мишка лошадь на скаку догоняет.
– Да
– Точно. Амосов рассказывал, в детстве видел. Как пожар верхом пойдет, вся живность спасается, а бегут, случается, вместе. Оттуда и знает. Сильный зверь. Я пару лет назад смотрел передачу, как один пижон, из бизнесменов, на медведя с рогатиной ходил, а для куража просил друзей снимать на камеру.
– Богата Русь дураками.
– Да успел-то пару раз. Вот съемку последнюю и показывали. Дикий момент: голос за кадром – мол, смотрите, человек всё еще на ногах, вроде еще стоит – видно нечетко, а у него уже полголовы нет. Один взмах лапы. Похоронили.
И вдруг остановился.
– Витька, поглянь! – он махнул спутнику рукой, всматриваясь в землю. – Иди сюда.
Бочкарев, озираясь, приблизился.
– По твоему сапогу лапа, сверху.
Бочкарев наклонился:
– Ты смотри, как человечья нога! С пяткой!
– Если бы не когти. Медведь, – муж Людмилы потянул с плеча двустволку. – Надо же, минут через пять за нами. Ну-ка, давай прибавим шагу!
Друзья спешно, всматриваясь в каждую темнеющую корягу, двинулись вперед. Кусты уже казались зарослями, слова забылись, а за поваленными деревьями что-то мерещилось. Настроение упало. И только крыша избушки, мелькнув меж деревьев за речушкой, заставила Бочкарева выдохнуть:
– А у меня бутылка «Наполеона» с собой!
– Да уж, как раз ее минута, – заметил Самсонов, закидывая ружье за спину. – Только смутим охотников – никому в голову не придет тащить такое в лес. Каждый грамм на счету – у них-то вездеходов нет, как у Амосова. Это кола и презервативы – сопутствующие товары, – он хихикнул. – В газетном киоске как-то спросил, почему газет нет, а эти… на полках. Тетка так и ответила – мол, сопутствующие товары.
– А бутылка не сопутствующий?
– Не… тут другим смутим… увидят надпись – подумают, шпионы побывали! Слышал анекдот? – в голосе появились веселые нотки.
– Нет.
– Забросили американцы шпиона в Сибирь, а тот тут же провалился. Ну, второго готовили год по усиленной программе – а он туда же! Третьего выдрессировали по высшему классу – местные диалекты выучил. Приземляется, парашютик прикопал, бушлат да штаны с сапогами натянул, вышел на проселочную дорогу, сел на пенек нога на ногу да закурил самокрутку, – Самсонов обернулся и подмигнул Виктору. – Идет мимо старуха. «Здравствуй, американский шпион», – говорит. «Да ты что, бабка, я же с соседнего леспромхоза – в магазин за бутылкой ходил» – Ох, сынок, – отвечает та. – Сколь лет в Сибири живу, ни разу негра не видела!»
Хохот друзей услышала бы даже рыба, водись она на мелководье. Они осторожно, чтобы не черпануть сапогами воду, двинулись по голышам. Через минуту речка осталась позади, а дым из трубы зимовья манил уютом и теплом. Перед самой дверью Самсонов остановился и глянул на ту сторону переката:
– Значит, говоришь, чуть на ужин мишке не попались?
– Да уж… – Виктор тоже глянул на темнеющий лес.
– Но! – друг поднял указательный палец. – И даже это!.. не помешает нам выпить!
– Согласен! – заулыбался Бочкарев.