The Game. Игра

Барикко Алессандро

Voil`a… [2]

А теперь посмотрим, как это можно изложить.

Термин ДИГИТАЛЬНЫЙ происходит от латинского digitus, «палец»; на пальцах мы считаем, следовательно, ДИГИТАЛЬНЫЙ означает худо-бедно ЦИФРОВОЙ. В данном контексте термин используется для обозначения системы, блестяще разработанной, которая переводит любую информацию в цифру. Если вдаваться в подробности, то речь идет о последовательности из двух цифр, нуля и единицы. Можно использовать «семь» и «восемь», важно, чтобы цифр было две, только две: принцип более-менее такой же, как включить/выключить, да/нет.

2

Так-то

вот (фр.).

Хорошо. Когда я говорю: перевести любую информацию в набор цифр, я не имею в виду газетные корреспонденции, или свежие новости, или счет в матче, или имя убийцы: я имею в виду любой отрезок мира, который можно разложить на минимальные составляющие: звуки, цвета, фигуры, количества, температуры… Я перевожу этот кусок мира на дигитальный язык (некую последовательность нулей и единиц), и он становится невесомым рядом цифр, он парит повсюду, передвигается с непревзойденной скоростью, по дороге не рвется, не мнется, не пачкается и вообще никак не портится: куда его пошлешь, туда он поступит. Если по другую сторону имеется машина, способная воспринять цифры и воссоздать заложенную в них информацию, дело сделано.

К слову, о цветах. Вам необязательно быть в курсе, но в один прекрасный день мы назначили каждому цвету определенную комбинацию цифр. Мы, если хотите знать, решили, что цветов всего 16 миллионов 777 тысяч 216, и каждому придается цифровое значение, исходящее из последовательности нулей и единиц. Честное слово. Самый что ни на есть чистый красный цвет, к примеру, в цифровом выражении обозначается так: 1111 1111 0000 0000 0000 0000. Зачем нужна такая совсем не поэтичная трансформация? Очень просто: переведя цвет в цифру, я могу внедрить его в машину, которая его модифицирует, или попросту передаст, или только сохранит: это делается до смешного легко, без малейших ошибок, с головокружительной скоростью и за минимальную плату. Всякий раз, когда я хочу увидеть тот самый цвет, я прошу машину восстановить его, и она это делает.

Замечательно.

То же самое со звуками, буквами алфавита или температурой вашего тела. Куски мира.

Этот фокус привлек к себе внимание в конце семидесятых. В те времена мы сохраняли и передавали данные несколько другим способом, который называется АНАЛОГОВЫЙ. Аналоговый способ, как и другие старые вещи, вроде циркуля или деда с бабкой, копировал реальность полнее, точнее, даже поэтичнее, но также был чертовски сложным, нестойким, подверженным порче. Аналоговым был ртутный термометр, например который мы ставили себе, когда поднималась температура: ртуть, реагируя на теплоту, расширялась, и мы, на основании опыта, выводили температуру нашего тела из продвижения ртути в пространстве – ее зеленый столбик поднимался до какой-то цифры, обозначенной на шкале, это и была температура в градусах Цельсия [если выше тридцати семи и пяти, можно было не идти в школу]. Сейчас термометр – дигитальный: приложишь его ко лбу, нажмешь на кнопку, и через секунду он тебе выдаст твою температуру. Сенсор регистрирует некое значение температуры, соответствующее определенной последовательности нулей и единиц, которые машина воспринимает, переводит в градусы и выводит на дисплей. Опыт примерно такой, как переход от настольного футбола к видеоигре.

Два мира.

Ртутный термометр и термометр дигитальный.

Виниловая пластинка и CD-диск.

Пленочный кинофильм и DVD.

Настольный футбол и видеоигра.

Два мира.

Возможный недостаток второго (цифрового) в том, что он не в состоянии регистрировать все оттенки реальности: он ее копирует рывками, раз за разом: к примеру, стрелка башенных часов движется постоянно, захватывая каждую микрочастицу времени; так же и ртуть, распространяясь по термометру, поднимается по шкале, проходя все микроуровни температуры; но ваши электронные часы не таковы, они могут считать секунды, даже их десятые или сотые доли, но в какой-то момент перестают считать и перескакивают к следующей цифре; в зазор попадает некая порция мира (микроскопическая), которую цифровая система теряет по пути.

С другой стороны, дигитальная

система имеет неоценимое преимущество: она в совершенстве подходит для компьютеров. То есть для машин, способных исчислять, модифицировать реальность, передавать ее на расстояние, с условием, что реальность будет преподнесена на известном им языке: цифровом. Вот по какой причине мы, по мере постепенного улучшения компьютеров и их медленного вхождения в сферу индивидуального потребления, решились перейти на цифру: фактически дробили и дробили реальность, пока не получили мельчайшие ее частицы, к каждой из которых прикрепив некую последовательность нулей и единиц. Мы ее дигитализировали, оцифровали, то есть превратили в цифры. Таким образом мы получили мир модифицируемый, накопляемый, копируемый и передаваемый на любое расстояние машинами, которые нами изобретены: они это делают очень быстро, без погрешностей и за умеренную цену. Никто не обратил на это внимания, но настал день, когда каждый накопил для себя в цифровом выражении некий фрагмент мира, и этот фрагмент окончательно перевесил чашу весов в пользу цифры. Не спрашивайте, откуда, но мы знаем, в котором это случилось году: в 2002-м. Возьмем эту дату как определенную точку во времени, когда мы перешли перевал и оказались лицом к лицу с будущим.

2002.

Спуск по склону произошел очень быстро: появление Сети и применение, порой гениальное, цифрового формата во впечатляющем количестве технологий породили с наглядной очевидностью то, что мы теперь можем с полным правом назвать ЦИФРОВОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ. Ей четыре десятка лет, и десяток прошел с тех пор, как она официально свергла предыдущую власть. Она же, по всей видимости, оболванила вашего сына.

Довольно просто, да? Сейчас будет сложнее.

Революция – скорее общий термин, и мы употребляем его до некоторой степени бездумно. Применяем, чтобы определить бывшие в истории потрясения, оставившие после себя горы трупов (французская революция, русская революция), но и растрачиваем по мелочам, например, когда наша любимая футбольная команда вводит в защиту третьего игрока (тактическая революция).

Подумать только.

Во всяком случае, это означает, что кто-то, вместо того чтобы придумать хороший ход, изменяет шахматную доску: применяет, так сказать, новую парадигму [не могу удержаться от умного словца, оно одно стоит билета на футбольный матч].

В общих чертах это, кажется, наш случай, случай цифровой революции.

Но революции бывают разные, а для нас крайне важна точность. Революция, которую осуществил Коперник, догадавшись, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, не то что французская революция; а изобретение демократии в Афинах в пятом веке до Рождества Христова нельзя сравнивать с изобретением электрической лампочки (Эдисон, 1879). Все эти люди изобретали новые шахматные доски, но играли в разные игры.

Когда мы, к примеру, говорим о цифровой революции, нам достаточно ясно, что речь идет о революции технологической: изобретении чего-то такого, что создает новые орудия и изменяет жизнь. Вроде плуга, огнестрельного оружия, железных дорог. Теперь, поскольку мы видели немало технологических революций, у нас есть интересные данные, и вот что из них, при их изучении, со всей очевидностью следует:

 технологические революции могут находиться за гранью фантастики, но они в редких случаях непосредственно производят революцию в умах, то есть видимую перемену в образе мыслей человечества. 

ГУТЕНБЕРГ. Например: изобретение книгопечатания (Гутенберг, Майнц, 1436–1440). Революционный ход, громадные последствия которого нельзя не признать. Оставив поверженной на поле боя большую часть устной культуры (в те времена бесспорно доминировавшей в мире неграмотных), он открывал бескрайние горизонты перед человеческой мыслью, придавая ей свободу и силу. Он фактически разрушал привилегию на распространение идей и информации, от века принадлежавшую очередным правителям. Дальше произошло следующее: для того чтобы распространять свои идеи, уже не нужно было держать при себе свору писцов, чего ни одно частное лицо не могло себе позволить, или иметь гравировальный станок, машину, настолько сложную и малопродуктивную, что это исключало получение какой бы то ни было прибыли. Фантастика.