The Intel: как Роберт Нойс, Гордон Мур и Энди Гроув создали самую влиятельную компанию в мире
Шрифт:
Однако настоящим достижением Андраша в студенческие годы стало не само обучение, а расширение социальных кругов. Как мальчик, живущий в еврейском квартале Будапешта, постоянно в бегах от нацистов, посещающий школы, наполненные еврейскими детьми, он мало общался с ровесниками нееврейского происхождения. Он знал парочку таких ребят, но не считал их настоящими друзьями.
Это изменилось на первом курсе университета. Несмотря на тот факт, что общение между христианами и евреями еще было редкостью, Андраш познакомился с юношей нееврейского происхождения по имени Золтан, чьи мысли и идеи либо были схожими с мышлением Андраша, либо просто вызывали интерес молодого человека: «Меня
Еще более притягательными были представления Золтана о политике. «Он открыто высказывал циничные комментарии относительно политики при мне, и я вскоре обнаружил, что сам все больше открываюсь ему». Хотя молодые люди еще этого не знали, такая жажда свободного выражения еще скрытно, но распространялась по всей Венгрии.
Несмотря на то что молодые люди стали очень близки, религия являлась камнем преткновения, что мешало им стать полноценными друзьями. Наконец, однажды Андраш (что было ему присуще) попытался напрямую решить данную проблему. Он спросил у Золтана: «Тебя смущает, что я еврей?»
«Почему меня должно волновать, что ты вонючий еврей?» – ответил Золтан. Андраш был слегка шокирован такими словами, а затем улыбнулся: «Действительно, и почему тогда меня должно смущать, что я общаюсь с тупицей?»
В восемнадцать лет у Андраша был первый настоящий друг нееврейского происхождения. Они даже придумали кодовые слова, с помощью которых они обращались друг к другу: в венгерском первые буквы слова «вонючий еврей» совпадают с обозначением висмута в таблице Менделеева, а инициалы «тупицы» – с обозначением ртути. С тех пор они друг друга на людях называли этими элементами.
Как обязывал закон, Андраш провел лето после первого курса в армии. Государственная служба не была тяжкой для такого умного юноши, находящегося в хорошей форме. Скорее это больше походило на затянувшийся поход. К концу лета Андраш вернулся здоровым, загорелым и стремящимся вновь погрузиться в университетские прелести.
Однако вскоре история вновь вмешалась в его жизнь. Смерть Болеслава Берута, жестокой советской марионетки в Польше, разожгла скрытую тягу к свободе в этой стране. Во время «Польского октября» было много бунтов и демонстраций, которые вскоре перекинулись и в Восточную Германию. СССР не мог позволить такой свободы, чтобы удержать империю. И вскоре правительства обеих стран (ПНР и ГДР), под давлением угроз со стороны Москвы, подавили восстания.
Но в Венгрии, в которую бунт перебрался, пламя свободы продолжало разгораться, в особенности в Будапештском университете. Гроув вспоминает: «По университету прошел слух о марше, который организовывался в поддержку поляков». Этот марш был запланирован на 23 октября. Когда настал этот день, все это начиналось наподобие уличного карнавала городского масштаба, когда к марширующим студентам присоединялись тысячи других жителей города. Для Андраша это все было чарующим, контраст с пустой площадью во время официального парада шестью годами ранее был огромным: «После всех этих лет унылых, тихих первомайских парадов – в огромной спонтанной демонстрации было что-то волшебное». И Андраш присоединился.
Потом все вышло из-под контроля. Внезапно из того, что казалось каждым окном, находящимся по маршруту демонстрации, появились флаги. Красные флаги. Флаги коммунистов, которые развевались над Будапештом с окончания войны. Но теперь серп и молот были вырезаны из этих флагов, символизируя желание Венгрии стать свободной от советского режима. Понятное стремление, но одновременно очень провокационное. По словам Гроува: «Эти флаги были безвозвратно изменены. Такой поступок намекал на реакцию… У меня было ощущение, что мы перешли грань, и пути назад не было. Я начал нервничать». [211]
211
Там же, 214.
Он все больше и больше волновался по мере того, как приближался вечер. К полудню парад превратился в полномасштабную демонстрацию, состоящую из тысяч венгров. К вечеру прибыли рабочие – некоторые в руках держали горелки. С их помощью они напали на крупную бронзовую статую Сталина, символично отрезали голову и по очереди плевали на нее. Теперь сомнений не было, что после такого оскорбления Советскому Союзу Красная армия отреагирует каким-то образом – и в скором времени.
Взволнованный Андраш пошел домой той ночью, плохо спал и проснулся от звуков выстрелов. Он решил, что будет благоразумно не идти в университет в тот день. Пытаясь занять себя, он обнаружил, что радио «Свободная Европа» и «Голос Америки», которые всегда глушились, теперь четко было слышно. Они даже высказывали слова поддержки венгерской демонстрации. Что это значило? Правительство пало?
Оно действительно пало. Премьер-министр и его кабинет скрылись за городом. Даже Красная армия покинула город. И обе стороны все еще бежали, так как сельские жители присоединялись к восстанию. На мгновение показалось, что Венгрия наконец-то освобождается от хватки Советского Союза и снова становится свободной и независимой страной.
Но это всего лишь казалось. 4 ноября Красная армия пошла в наступление, начав с сельской местности, в то время как на Запад обрушились радиосообщения о помощи. Гроув печально: «Я никогда не видел такого опустошения, даже во время бомбежки на войне».
Тогда начались убийства. Бежавший премьер-министр был казнен. Мужчины и женщины, пытавшиеся остановить советские танки и артиллерию, были убиты. Правительство вернуло себе полный контроль, тайная полиция снова была выпущена, чтобы разобраться с протестующими. Вскоре люди, включая многих студентов, начали пропадать с улиц и из домов, чтобы больше никогда не вернуться.
В квартире семьи Гроф отчаянная дискуссия о том, что Андрашу следовало делать, шла полным ходом. Тихо сидеть и надеяться, что он не был в списке, чтобы где-нибудь попасть в руки тайной полиции? Или бежать к австрийской границе? Если выбрать второй вариант, то Андраш уже точно знал, куда направится потом: «Конечно, в Америку. Или, как коммунисты говорили, в «империалистическую, сребролюбивую Америку». Чем больше они насмехались, тем более привлекательной казалась Америка. Америка создавала впечатление богатой страны с современными технологиями; это было место скопления машин и – большого числа дешевых баров».
И голос тети Манси, с которой он прятался в сельских краях годами ранее, оказался решающим. «Андраш, – сказала она. – Ты должен идти. Ты должен бежать, и сделать это нужно прямо сейчас». В ее словах слышался авторитет человека, пережившего Освенцим. Мария согласилась и с решительностью, столь для нее характерной, сказала, что он уедет утром. Той ночью Андраш «тихо попрощался» с квартирой, единственным настоящим домом, который у него был, – и приготовился покинуть эту жизнь и, может, эту семью навсегда.