The Мечты. Бес и ребро
Шрифт:
– Домой.
– Домой? – прошипела она, отскочив от него.
Андрей отпустил ее и привалился спиной к двери. С улыбкой разглядывал ее посреди своей собственной прихожей. Зрелище было непривычным и презабавным. И от этого улыбка его становилась все шире.
А ей хотелось вцепиться в его физиономию и стереть это дурацкое выражение лица, чтобы он немедленно прекратил так на нее смотреть, что сердце подпрыгивает к горлу и стучит все сильнее, заставляя ее на ряду с лютой яростью чувствовать облегчение – наконец-то! Наконец-то!
– Ты какого черта творишь? – заорала она, понимая, что еще немного, и точно начнет
– Моя, - негромко ответил он, словно боялся спугнуть. – В этой квартире живу я. И мои дочки. Но Женька недавно переехала. Еще у нас есть Юлька, она учится в универе. Стрекоза та еще! Они тебе понравятся. И ты им понравишься.
– О! Так ты у нас многодетный отец! А твой третий, от бабы Моджеевского, надо полагать, живет с так называемым счастливым папашей, и потому тоже не здесь? – отчеканила ледяным голосом Стефания.
Он завис на мгновение. Смотрел на нее и думал, что не иначе над двором что-то распылили. Что особенным образом влияет на женский ум. Балаган, устроенный соседками получасом ранее, подтверждал это умозаключение.
– Это ты сейчас что пытаешься мне сказать? – уточнил Андрей и все же отлепился от двери, сделав шаг к Стеше.
– То! – вспылила она, сложив руки на груди, будто бы отгородившись от него и от всего мира. – Это твое дело, с кем ты спишь, и мы друг другу ничего не обещали! Но, твою мать, Андрей! Женщина хозяина города? Ты серьезно? Если он узнает, он же тебя в порошок сотрет и добавит секретным ингредиентом в цемент, который закупает для своих строек! И я не уверена, что это пойдет на пользу солнечногорским жилищным фондам!
Ответом на заботу, проявленную таким нетривиальным способом, стал его громкий и веселый смех. До слез. Стефания, глядя на него, тоже чувствовала активную работу предательских слезных желез, а это ее совершенно не устраивало – еще реветь при нем! Да она вообще никогда не ревет!
И потому, чувствуя, что не справляется с собой, ломанулась к двери, рассчитывая пройти мимо Андрея на выход. Пусть ржет тут дальше, раз ему смешно. Но без нее. Что, конечно же, не входило в его планы. Он, конечно же, ее перехватил. И конечно же, притянул к себе. А отсмеявшись, весело сказал:
– Я большего бреда в жизни не слышал. Ты откуда это взяла?
– Откуда? Откуда?! Да я своими глазами вас видела! На набережной! С коляской, с ребенком... ни дать, ни взять – благородное молодое семейство, если не знать, с кем она живет! Или будешь отрицать?! Да ты тогда так торопился к ним из своей чертовой Праги, что забыл мне позвонить!
Он заглянул в ее сердитое лицо, вмиг став серьезным.
– Было бы глупо отрицать, что я торопился и к ним, - сказал он, поймав взгляд ее почти черных сейчас глаз, – потому что они моя семья. Евгения Андреевна Малич, та самая баба хозяина города, моя старшая дочь. А их ребенок – моя внучка. Когда я прилетел, у меня сел телефон. В аэропорту меня встречала Юлька, а дома – уже Моджеевские. Черт, Стеша!
– Не ври мне! – возмутилась она. – Не смей мне врать! Видела я ее вблизи! Ей не двадцать и даже не двадцать пять! Или ты ее в двенадцать лет забабахал?
– В семнадцать… - ошалело брякнул Андрей.
– Ч-что?
– Я не вру, - проговорил он негромко, склонившись к ней. Глаза его сверкнули, он провел кончиками пальцев по Стешиной щеке в нежной ласке и прижался к ее губам поцелуем. Истосковавшись по ней, он совсем не думал, что лишает ее воздуха и до боли сжимает в своих объятиях. Чувствовать наконец ее рядом с собой, ощущать ее кожу под своими ладонями – только это стучало в висках и всем теле. И вечность спустя, когда разомкнул их поцелуй, Андрей сурово велел: - Никогда больше так не делай, поняла?
Да что ж тут непонятного, когда подкашиваются ноги и когда так боишься упасть, что до побелевших костяшек цепляешься за его футболку? И в голове, помимо монотонного бумканья, от которого непонятно куда деваться, жужжит и вибрирует страх, что он сейчас ее отпустит из своих рук, а ей этого вовсе не хочется.
Она медленно кивнула, откладывая в себе осознание услышанного только что, а потом все же прошептала:
– Сколько тебе лет?
– Много!
– Много... – тупо повторила Стеша, цепким взглядом словно бы ощупывая его лицо. И картина его образа в ее голове приобретала новые оттенки и глубину, которых не было раньше. Оказывается, все, что раньше – было поверхностно, не имело четких контуров, не отражало всего, а сейчас... нет, новых морщин у него не появилось, волосы белее не стали, взгляд все еще был светлым и острым, и он по-прежнему выглядел лучше многих мужчин... даже ее возраста. Но Стеша вдруг четко осознала эту его величину – много. Очень много.
Много так, что она сама легко могла быть его дочерью. Простая математика. Семнадцать плюс... тридцать пять? Тридцать шесть? Целая жизнь? Он же правда шестой десяток разменял, господи...
Стефания побледнела так, что даже природная смуглость не скрадывала, и хрипло, тихо сказала:
– Только со мной такое могло произойти... влюбиться в сапожника пенсионного возраста... ты же точно сапожник, да?
– Ты бы предпочла, чтобы я был космонавтом?
– Нет... не знаю... я... – она замолчала, а потом осторожно, будто боясь навернуться на какой-то ухабине, проговорила: - Значит, ты живешь здесь, у тебя есть две дочки и внучка... Хорошо... а жена? Жена где? Я знаю, что это бестактно, но... ты же понимаешь, почему я спрашиваю?
– Она умерла, - сказал Андрей, прижавшись щекой к ее лохматой макушке, - очень много лет назад. Юлька совсем мелкая была. И я… я никогда не думал, что кто-то сможет… кто-то будет значить для меня так же много. А теперь появилась ты. И, наверное, я даже готов приплатить тому идиоту на мерсе, который толкнул твоего клопа, - рассмеялся он.
В отличие от него, она не смеялась. Уткнувшись лицом в его грудь, она вдыхала теплый воздух вокруг него и слушала его смех. И стук сердца, которое сейчас было совсем близко – ближе некуда. Руки ее сами обвились вокруг его шеи, и она вжалась в его тело еще сильнее, а потом невпопад прошептала:
– У меня ничего с Олегом не было тогда. Ни с кем... с тех пор, как мы... как у нас... Он просто переночевал и все. И я ушла на следующий день.
– То есть морду ему бить не придется?
– Андрей...
– Что?
– Прости...
Он снова улыбнулся.
– Я понимал, что ты обиделась. Все так по-дурацки вышло. Я в поезде задрых, пока телефон заряжался. Потом Женька со своими. Я еле от ужина отбился. Все скопом… Но что ты из меня додумаешься Казанову сделать... Это сильно, Стеш.