The Phoenix
Шрифт:
– Теперь мы не часто будем бывать в лагере,– она прячет глаза, слабо улыбаясь. – Ностальгия.
– Мы выросли в этом месте, было бы странно, если мы не скучали по нему.
– Перси…
Я не сразу понял в чем дело. То есть, если бы не ее странный, смущенный тон и порозовевшие щеки, я бы и не обратил на эту деталь никакого внимания. Аннабет стояла передо мной в одном нижнем белье. Кажется, я перестал дышать. Появилось столько вариантов выхода из этой ситуации, что мозг буквально надрывался от перегруза. Я пытаюсь улыбнуться, отвести взгляд, в конце концов,
Но это не шутка. Это Аннабет. Ее выпирающие ключицы, изгиб шеи, шрамы на солнечном сплетении. Это ее запах, ее сбивчивое дыхание, высоко вздымающаяся грудь. Черт. Я видел ее в таком виде тысячи раз, пока мы пытались выбраться из Тартара, но по какой-то странной, дикой и непонятной мне причине, я и не задумывался о том, что это может быть красиво. Что это может вызвать такую реакцию… Все тело будто прожигают сотни раскаленных игл. От боли меня должно бы свернуть пополам, но ее нет.
– Я… я… хотел поговорить о… Для начала подумал… а сейчас думаю, да ну его…
В разговорах с Воображалой я часто чувствовал себя полным идиотом. На этот раз я превзошел самого себя – это был крах.
– Для начала, – смущенно улыбается она, – попробуй вздохнуть.
Она пытается шутить. Как хорошо, что это Аннабет, а не какая-либо другая девчонка. Да и можно ли ее назвать девчонкой? Она стала слишком взрослой.
– Ты забыла надеть майку, – выдаю я.
Серые глаза смотрят на меня с испугом, недоверием.
– Нет, Перси. Не забыла.
– То есть… Ты хочешь…
– Да.
– Ты уверена? Может, ты подумаешь еще…
– Да. Я уверена.
– Неожиданно просто как-то… Ты пила, нет?
– Ох, Джексон, с каких пор ты так много болтаешь? – грубо отрезает Воображала.
Я понимаю, что сделал что-то не так, но вместо того, чтобы разозлится, Аннабет сокращает расстояние между нами и целует меня. Требовательно, жадно. Когда она прижимается ко мне все еще влажной от дождя кожей, я чувствую тот самый огонь, что захлестнул меня самого. Она накрывает ладошками мое лицо, а я… Сравнимо это только с амброзией тающей во рту. Будто съел слишком много, пылаешь заживо, но отчего-то испытываешь только...
Наслаждение. Да, так это, наверное, называется. Мой мозг мало руководил процессом, потому что как только я отхожу от оцепенения, с ужасом понимаю, что мои руки с привычной талии девушки сползли к ее бедрам. Аннабет прерывает поцелуй и снова прожигает меня недоверчивым взглядом.
– Я была достаточно убедительна? – слабо вздохнув, спрашивает она. – Рано или поздно, это должно было случится…И я подумала… Мы столько пережили, столько вынесли… Что если все снова случится? Смерть? Боль? Тартар? А я не была с тобой… По настоящему…Мне ведь никто больше и не нужен кроме тебя, Рыбьи Мозги…
Слова даются ей с огромным трудом. Она едва шевелит губами, прерывая свою речь, одиночными, сиплыми вздохами. Полутьма придает ей еще более задумчивое, виноватое лицо. Словно это все неправильно и она делает это только потому, что это логически объяснимо.
– С каких пор ты так много
Она снова благодарно улыбается. А я пытаюсь вернуть поцелую прежний нежный, трепетный вид. Да только куда мне, когда меня изнутри сжигает ласкающее чувство восторга, а ее рука требовательно стягивает ткань моей промокшей футболки. Аннабет уж сильно расхрабрилась, раз ее язык, словно борется с моим, если мы вообще раньше практиковали это …
Я разрываю поцелуй, чтобы вдохнуть, но, кажется, это был стон неудовольствия. Мои губы спускаются к ее шее, и я чувствую на своих губах бешенный, замирающий ритм ее сердца. Не уверен, что мое собственное вот-вот не выпрыгнет из груди. Пальцы Аннабет впиваются в волосы, и сквозь оглушающий пульс я слышу ее слабый, приглушенный стон. Что-то во мне натягивается словно струна и лопается, заставляя чувствовать себя более решительно. Терпение ли? Желание? Только знаю, что не выдержу без нее и секунды. В сознании давно сформировалась мысль: «Я хочу ее».
Почему-то я уже знаю, что до кровати идти намного дольше, чем до заваленного коробками стола. Я подхватываю ее на руки, а Аннабет замирает, и, словно соглашаясь, продолжает настойчивый поцелуй.
И это даже вызывает гордость – я веду себя как профессионал в этом деле. Усаживая девушку на край стола, попутно сбрасывая мешающие коробки, я успеваю ловить ее восторженные взгляды, чуть слышные стоны. На деле же меня бьет мелкая дрожь, внутри помимо желания леденеет страх. Я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь важное о сексе, но кроме средства защиты на ум ничего не приходит.
Ее рука проникает под влажную ткань футболки, проводя по спине одними подушечками пальцев. Дразнит. Всегда дразнила. Я чувствую, как вслед за ее движениями по спине расходятся стайки мурашек, а тело начинает захлестывать волны желания.
Я на пределе. И когда я осознаю это, рука нашаривает дурацкие крючки на ее бюстгальтере. Аннабет мгновенно замирает, напрягается и отрывается от меня. В серых глазах плещется недоверие и растерянность. Логически она смогла объяснить то, чем собирается заниматься, но в душе… Она по-прежнему не уверена, если вообще когда-нибудь согласится на это. Я улыбаюсь и целую ее в полураскрытые губы. Однажды мы сможем это сделать, но не сегодня.
Не тогда, когда это веление механизмов в ее голове, а нее ее самой. Она решила, что я монстр, что не сможет прожить без секса?
– Что… почему ты остановился?
Я накидываю на ее плечи свой свитер, что валялся на столе. Аннабет все еще прерывисто дышит, а взгляд серых глаз затуманился пеленой желания.
– У меня болит голова, – я обнимаю ее, перебирая пальцами золотые пряди ее пахнущих пряностями волос.
Сердце запоздало ударяется о ребра, дыхание девушки у моей шеи, по-прежнему сводит с ума, а спокойные движения даются мне с трудом. Я готов снова и снова усыпать ее тело влажными поцелуями. Желание сражается с трезвым рассудком, и лишь вдыхая аромат корицы, что спутан в ее влажных волосах, я чувствую расслабление.