Тиберий
Шрифт:
Присуждая Германику триумф, высшую почесть у римлян, Тиберий тем самым давал ему знать, что продолжать военную кампанию не следует. Пока молодой полководец действовал в высшей степени грамотно и ловко. Уступками солдатам он сбил первый шквал восстания, потом разделил силы мятежников, расправился с ними по частям, а затем вновь объединил войско идеей борьбы с внешним врагом. При этом он дал острастку варварам, понадеявшимся, что бунт в войсках ослабил римлян. Но Тиберий угадывал в поведении Германика намерение продлить войну. А исполнение этого замысла потребовало бы огромных государственных расходов, было крайне опасно и даже в случае успеха не оправдало бы затрат, усилий и загубленных жизней.
Надо сказать, что римляне тратили большие средства на воспитание каждого легионера.
Но, как обычно, Тиберий не мог сказать окружавшим его людям правду и был вынужден ловчить. Они же не понимали ни того, что он говорил, ни того, что скрывал, но зато активно осуждали его за собственные домыслы.
Наконец вернулся из Паннонии Друз. Сын был единственным светлым явлением в жизни Тиберия. Он являлся плодом его страстной любви с Випсанией Агриппиной и воплощал в себе все надежды отца, который сам уже давно потерял вкус к жизни.
Тиберий подробно расспросил Друза о развитии событий в Паннонии. В целом он одобрил его действия, но пожурил за жестокую расправу над главарями мятежников.
— Ты бы видел этих самоуверенных мерзавцев! — сразу вспыхнув, воскликнул Друз. — Как они угрожали мне, сыну принцепса!
— Я видел. Я многое видел и вижу сейчас. Однако нам нужно руководствоваться рассудком, а не страстями. Учись у Германика: он чувства подчинил расчету, а не наоборот.
— Ну что же, я не пошел на уступки, как он.
— А если бы не луна? — усмехнувшись, спросил отец.
— А если бы бабка не добилась для тебя усыновления Августом? — дерзко отреагировал Друз.
"Даже ты попрекаешь меня Ливией", — мысленно возмутился Тиберий.
— Тогда ты не стал бы Цезарем, а я все равно был бы Тиберием, — нехотя сказал он вслух.
На ближайшем сенатском заседании принцепс воздал благодарность усмирителю паннонских легионов, но сделал это в гораздо более скромной форме, чем в отношении Германика, в полном соответствии с уровнем заслуг каждого из них. Однако по залу вновь пополз недобрый шепот. "Родного сына он хвалит сдержаннее, чем приемного, зато куда как более искренне", — переговаривались сенаторы. Тиберий с присущей ему чуткостью уловил недоброжелательство Курии и привычно нахмурился. Увидев, как омрачилось его лицо, сенаторы торжествующе отметили: "Смотрите, он злобствует, что мы разоблачили его лицемерие! О коварный тиран!"
4 Уладив, как ему казалось, текущие дела, Тиберий понадеялся, что теперь сможет заняться государственными задачами. Наконец-то он начнет править. А дел в огромной пестрой стране накопилось множество. Еще при Августе резко ухудшилось финансовое состояние государства. Хотя Италия производила лучшие в мире оливковое масло и вино, шедшие на экспорт, все же импорт преобладал. Деньги утекали из центра в провинции, монеты не хватало. Кровавые и непродуктивные войны с германцами и придунайскими народами также нанесли удар экономике. Большим ущербом оборачивалось хищническое, потребительское отношение римской знати к провинциям, коррупция управленческого аппарата. Долгое время проблемы решались путем повышения налогов. Однако теперь этот метод стал давать противоположный результат, приводя к упадку экономики провинций и к росту недовольства масс. В данный момент в Рим прибыли посольства из Ахайи и Македонии, которые жаловались на непомерный пресс налогового бремени и злоупотребления магистратов из сенаторской среды. Они просили Тиберия взять эти области под свою опеку в качестве императорских провинций, чтобы спасти их от краха. Солдатские мятежи также привели к большим расходам, тем более что принцепсу пришлось распространить все уступки, сделанные Германиком своим легионерам, и на паннонские войска. А теперь еще вновь развязанная война с Германией, как чудовище из мифа, пожирала все новые средства, истощая не только столицу, но и соседнюю Галлию. При этом казалось, что никого в Риме такая ситуация не волнует. Аристократы и толстосумы заняты исключительно пигмейскими заботами своего тщеславия и денежного мешка. Общество разрывают силы отталкивания в виде частных интересов, вся система стремится к хаосу и распаду. Можно было подумать, будто одному Тиберию нужно государство, будто виллы и дворцы богачей смогут блистать роскошью, а цирки и театры давать зрелища толпам плебса сами по себе в условиях развала всей системы, среди варварских нашествий.
Тиберий направлялся в курию в надежде на серьезный деловой разговор. У него не было готовых решений по большинству проблем, и он намеревался основательно обсудить ситуацию со знающими и опытными в вопросах управления людьми, чтобы вовлечь их в круговорот государственных дел как персоналий, а не только в качестве исполнительных звеньев. Ему давно стало ясно, что принудительные и запретительные меры, предпринимавшиеся Августом, например, в части нравственности и ограничения роскоши, не приносят нужного результата. Законы реализуются через деятельность людей. И часто корень зол бывает сокрыт не в законодательстве, а в трансформации граждан под действием других законов: экономических и социальных. По наблюдению Цицерона, с упадком общества количество юридических актов общественного регулирования возрастает, но это не спасает больное государство. Поэтому Тиберий хотел не просто заставить сенаторов работать, а сделать их единомышленниками, творцами своего государства, как то было во времена республики.
На подступах к зданию курии носилки принцепса встречали величавые патриархи, радовавшие праздную толпу на форуме благородною осанкой и колыханием белых аристократических тог. Но, едва увидев выглянувшее из-за шторы лицо Тиберия, они разом преобразились из сенаторов в слуг и в льстивом порыве ринулись к носилкам, чтобы приветствовать монарха. Он с брезгливостью отшатнулся и инстинктивно задернул штору, однако в следующий момент, подчинив эмоции воле, снова раскрылся.
— Отцы-сенаторы, прошу вас позволить мне выйти, дабы я мог общаться с вами как равный с равными, а не будучи согбенным в лектике, — по возможности дружелюбно обратился он к встречающим. — И впредь попрошу соблюдать это правило. Пусть рабы угодливо бросаются нам навстречу, а мы с вами свободные граждане.
— И не надо забывать, что наш пример воспитывает плебс, — добавил он после паузы.
"Ага, он боится покушения, — подумали сенаторы, — потому и не подпускает нас к лектике. Он подозревает нас в недобрых намерениях. О темная личность!"
Этот эпизод испортил настроение Тиберия. С первого дня правления он пытался возвратить достоинство людям. Когда кто-то назвал его "господин", он тут же прервал говорившего и потребовал, чтобы больше его так не оскорбляли. Потом, немного успокоившись, пояснил: "Я господин для рабов, император для солдат, принцепс для всех остальных". В другой раз докладчик в сенате сказал, что обращается к сенату по воле принцепса, и назвал его дела "священными". Тиберий поправил льстеца, подсказав, что надо говорить: "по его совету"; а вместо "священные" употреблять слово "важные".
Едва началось заседание, как претор Помпоний Макр принялся сетовать, что в условиях обвального нарастания моральных преступлений государство ведет себя слишком пассивно, позволяя осуществлять подрыв своих духовных основ. Добившись одобрительного гула в зале, он спросил Тиберия, не возобновить ли дела об оскорблении величия римского народа. Принцепс задумался в поисках подвоха, но потом ответил утвердительно. Он сказал, что законы должны исполняться неукоснительно.
Настроение Курии резко изменилось. Сенаторы испугались, что с ними согласились. "О тиран!" — застыл в их напряженных лицах немой возглас.
Закон, о котором шла речь, был введен Луцием Корнелием Суллой около ста лет назад. Он был направлен против предателей в войске, мятежников, нередких в то смутное время, и, наконец, против магистратов, дурным управлением вредящих Республике. Впоследствии признанный мастер извращать суть республиканских установлений — Август исхитрился применить этот закон для борьбы с оппозиционной его режиму пропагандой. Таким способом он подверг осуждению неугодных ему писателей и поэтов. Причем сам Тиберий в молодости привлек к суду по этой статье злоумышлявшего против Августа сенатора и добился обвинительного приговора.