Тиберий
Шрифт:
"Они очень стараются угодить мне, — думал Тиберий, — но боятся ответственности так же, как и я. Однако я один, и мое имя — вывеска государства, мне не пристало брать на себя непопулярные решения. А их много, им — можно, имена инициаторов затеряются в общей массе. Но они совсем отвыкли от реальной деятельности. А туда же: свободу им подавай! Вот она, свобода, — действуйте. Интересно, однако, беспокоит ли их самих сложившаяся ситуация с цирками и театрами, или все их мысли очерчены вопросами кулуарных интриг в сенате? Отцов города не смущает, что рядом кого-то убивают. Они думают: авось пронесет, и их беда не коснется".
Тем временем сенаторы, забыв о Тиберии, который ушел в тень, распалились до такой
— Отцы-сенаторы, — начал он, — прошу извинить меня за вторжение в ваш в высшей степени ученый, насыщенный идеями диспут. Но, по моему скромному разумению, большую пользу могут дать профилактические меры, нежели наказывающие. Зрелища обрели излишнее значение отчасти потому, что мы позволили возвыситься актерам, возницам, гладиаторам. Это люди второстепенные для общества, так как они не строят жизнь, а лишь слегка ее приукрашивают. Мозаика на стене, хотя и радует глаз, но не греет и не спасает от дождя, она имеет меньшее значение для дома, чем сама стена. Вот государство, полагаю, и должно поставить их на место. Приструним актеров, поутихнут и зрители.
Самые находчивые сенаторы, раскусив ребус принцепса, тут же начали предлагать меры, направленные на понижение актерского статуса. В конце концов было принято решение уменьшить мастерам сцены жалованье, запретить сенаторам посещать мимов у них на дому, а всадникам — толпиться вокруг них в общественных местах и, вообще, встречаться с ними где-либо, кроме театра. Помимо этого, сенат постановил сократить количество гладиаторов и уменьшить финансирование на устройство зрелищ. Всех арестованных за драку в театре приговорили к изгнанию. И впредь преторам предоставлялось право карать нарушителей порядка удалением из Рима.
Против всякого ожидания, собрание получилось весьма плодотворным. Сенаторы были так довольны собою, что даже не спешили к злату и порфиру своих дворцов. Их глаза светились особым блеском, и они с удивлением рассматривали друг друга. Впервые им удалось забыть, что над ними довлеет коварный тиран, впервые никто из них не подставил под удар соседа, потому что они не конкурировали, а действовали совместно. Но тут вдруг Тиберий напомнил о себе, и все сразу съежились и задрожали.
— Отцы-сенаторы, мы сегодня славно потрудились над задачей оздоровления нравов граждан, — заговорил он, — но при этом совсем забыли о себе. А ведь народ руководствуется не только нашими указами, но и нашим примером.
Принцепс сделал паузу, а курия в этот момент походила на аллею героев в Дельфах, иссеченных из холодного мрамора.
— В своей вежливости и демонстрации благорасположения мы зашли так далеко, что стали смешить даже варваров, — продолжал он. — Хорошим людям для выражения доброго отношения достаточно взгляда в глаза и рукопожатия, а дурной — проницательного никаким ритуалом не обманет. Отцы-сенаторы, я предлагаю отменить приветственные поцелуи. В конце концов, этого требует не только порядочность, но и гигиена, извините за греческое словцо. Недавно у нас таким путем распространилась азиатская зараза.
В другой обстановке сенаторы, возможно, усмотрели бы в предложении Тиберия желание сделать их взаимоотношения более сухими, согласующимися с его угрюмым нравом. Но теперь они расслабились, заулыбались и охотно поддержали принцепса.
С тех пор почтенные патриархи перестали потешать народ показными лобзаниями, а актерам пришлось больше думать о сцене, чем о светских балах.
Тиберий своевременно достиг некоторого взаимопонимания с сенатом, потому что накопившиеся в государстве проблемы требовали от властей активности. Деловой настрой Курии позволил справиться с ситуацией.
Из-за длительных дождей Тибр вышел из берегов и затопил низины между холмами Рима. Когда вода спала, обрушились многие здания. Велик был ущерб от разрушений, но еще большими бедами грозили панические настроения среди населения. Стремившийся по каждому поводу заявлять о себе Азиний Галл предложил обратиться к трансцендентной помощи небес. Во время национальных трагедий, вражеских нашествий римские жрецы листали книги древней пророчицы Сивиллы и в сумбуре абстрактных фраз отыскивали какое-либо изречение, подходящее к случаю, которое после умелой трактовки становилось программой действий. Божественная осененность проводимых мероприятий сплачивала людей. Так небо помогало земле. Азиний Галл как раз и признался в том, что нуждается в мудрости древней старушки. Но принцепс этому воспротивился.
Тиберию был чужд дух авантюризма. Неизвестно, что могли выдумать жрецы на писаных строках ветхой книги. Он предпочитал действовать рационально. Кроме того, ему не хотелось придавать ситуации характер чрезвычайности. В общем, Тиберий желал все держать под своим контролем. Поэтому он завел нудную речь о доблести предков, которые всегда находили нужный выход из положения, и так утомил Курию, что сенаторы догадались о его оппозиции Галлу. Они тут же отвергли рисковое предложение и попросили принцепса указать надежный путь к выходу из ситуации. Тиберий высказался за то, чтобы создать комиссию по ликвидации последствий наводнения и выработке мероприятий для обуздания стихии в будущем. В качестве кандидатов в руководители этой комиссии он назвал Луция Аррунция и Атея Капитона. Они нередко надували щеки в сенате, изображая свою значимость, теперь им предоставлялась возможность проявить себя в деле.
Сенаторы слегка поторговались, показали независимость и глубину своих суждений, а затем все, как один, согласились с принцепсом. Войдя во вкус, они вознамерились поговорить еще и дали замечательные образцы пустого красноречия, восхваляя мудрость принцепса. От неумеренности этих восторгов им самим стало тошно, и они вновь возненавидели Тиберия. Однако эти люди уже не могли жить без унижений, которыми они питали свою ненависть к режиму, ставшую их политическим кредо. Поэтому ими вновь был предложен принцепсу титул отца Отечества. Прими он эту почесть, и у них появится повод проклинать его за властолюбие и зазнайство. Но Тиберий отказался. Тогда сенаторы с новой силой возненавидели его за то, что он препятствует им его ненавидеть. В отместку Курия вынесла постановление, чтобы в конце года все римляне присягнули на верность делам принцепса. Тиберий проголосовал против, но к нему никто не присоединился.