Тициан Табидзе: жизнь и поэзия

Табидзе Тициан Юстинович

БЕЗ ДОСПЕХОВ

Мне представляется порою, Что мир — огромный сад, Где всё — проклятье и отрава, Где гибель — шаг любой. И без доспехов, хмуря брови, Три всадника летят: Я узнаю в лицо Верхарна, Эредиа, Рембо. Я чувствую, что по ошибке Сюда ввели меня. За исполинскими тенями Я с трепетом слежу. И, как ребенок робкий, плачу, Невольный страх кляня. Тайком скорей смахнуть стараясь Постыдную слезу. О, как «цветами зла» дурманит Мне душу пряный яд! Как будто на меня кентавры Напали табуном… Сожженная пустыня манит Все пламенней назад, И твердь, объятая пожаром,

Горит, как ветхий дом. Кто в этот сад впустил ребенка? Кто душу городов Исполнил ядовитым дымом. Застлавшим все вокруг? Зачем за всадником летящим Тень вырастает в зов? В пустыне я, но почему же Я вижу свежий луг? 1916 Москва

«L’ART PO'ETIQUE»

Из книги «Халдейские города»

В вазу Прюдома поставил я розу Хафиза. Бесики сад я цветами Бодлера заполнил. Все, чем пленяла чужбина, я с Грузией сблизил, Так, как сумел, я свое назначенье исполнил. Недолговечны безумные, знойные страсти. Нежностью бережно душу твою отогрею. Лира моя от стыда разобьется на части, Если стихи под гитару исполнить посмею. Жду я любимую — первого снега белее — Что улыбается кротко и тихо смеется. Я прочитаю стихи об ушедшей Халдее. Нас ослепит красота восходящего солнца. Я хладнокровно спектакль досмотрел и оплакал Каждый антракт. Я любитель простых аналогий. Чувствую рок древней магии чисел и знаков. О, Сакартвело, прости этот лепет убогий! 1916 Москва

ХАЛДЕЙСКОЕ СОЛНЦЕ

Далекий путь, и беспредельность, Влекущая вперед, И солнца яд, и песнопенья О солнце — к солнцу взлет. Во мне рыдает предков голос — О прадеды-волхвы, — Я к солнцу лестницу дострою. Приду, куда и вы… Слова священных заклинаний, Забытые в веках, И городов, когда-то славных, Ничтожество и прах! Отчизна с нежностью старинной Смягчает боль мою: Я в золотых стихах величье Халдеи воспою. К Сидону путь, залитый светом, — Один для всех пролег. Воздвигнется алтарь победы, Поправ пустынь песок. Созрев для песнопений мощных, Излиться жаждет дух, — Теней величественных зова Благоговейно жду. Я буду одинок и плачу, Предчувствием томим, Но знаю, встретит смерть бесстрашно Последний пилигрим. Я слышу все и вижу. Видит И Он… И вихорь мчит Меня… Над кладбищем родимым, Как ястреб, мысль кружит. Всю жизнь томлюсь по беспредельным Путям… Далек мой путь… Под солнцем пламенным Халдеи Хочу навек уснуть. 1916

ФАТЬМА-ХАТУН

Терзает душу девы отраженье. Фатьма-Хатун, твой взгляд мне сны прожег! О милый призрак, множащий мученья, Когда бы прошлое вернуть я мог! Певцы любовь поют. Всю ночь — их пенье. Фатьма целует полный влагой рог. Любовники спешат к ней в нетерпенье, Пыль караванов вьется вдоль дорог. Нет счета поцелуям. Счастлив пленный, Хотя потом казнишь его изменой. Кто б ни был — Чачнагир иль Автандил, — Как не мечтать о жарких тайнах ложа! Мышь в западне, иль с голубем ты схожа, Душа? И ястреб голубя сразил. Январь 1917 Москва

КОРОЛЬ БАЛАГАНА

Я знаю, откуда пришел я сюда, Чье солнце меня обожгло. Предшественник мой был похож на Христа, Мне жить на земле тяжело. А если я пел не о том, что люблю, То не современен для вас… Забытого Бога, как прежде, молю, Забытым заветам дивясь. Как бедный жонглер, я бросаю звезду Одну за другой в потолок, — Внезапно проснусь, и в кабацком чаду Блудница мне дарит цветок. А в диком оркестре все трубы хрипят, Все пьяные негры кричат. Оборван и нищ с головы и до пят, Кабацкий покину я чад. Король балагана, пускай посрамлен, — Умру, королевство храня. Вы, солнцепоклонники давних времен, Примите как брата меня! Февраль 1917 Москва

ПЕТЕРБУРГ

Ветер с островов курчавит лужи. Бомбой взорван воровской притон. Женщины бредут, дрожа от стужи, Их шатают ночь и самогон. Жаркий бой. Жестокой схватки звуки. Мокрый пар шинелей потных. Мгла. Медный Всадник опускает руки. Мойка лижет мертвые тела. Но ответ столетий несомненен, И исход сраженья предрешен. Ночь запомнит только имя «Ленин» И забудет прочее, как сон. Черпая бортами мрак, в века Тонет тень Скитальца-Моряка. В ночь на 25 октября 1917 Кутаиси

ВАНКСКИЙ СОБОР

Край Наири… Твердокаменный Ванкский собор… Воспоминания сердце мое бередят. Берег Халдеи. Мираж, иссушающий взор. А на арене жонглеры построились в ряд. Если бедняга Пьеро в поминаньях ушедших След не оставит — ну, что же, и это не горе. Он Коломбиною будет сегодня утешен. Роза литании вспыхнула в Ванкском соборе. Может, две наши свечи догорят понемногу. Что ж, еще ярче стихов засияет свеча. Будем скитаться отныне. Тоска и дорога Души нам ожесточат. Жизнь — заклинаю! — даруй хоть на миг передышку Паре нелепых коверных. Потом — твоя власть! Клоун шуту панихиду справляет вприпрыжку. Плачет лукавый паяц, над собратом глумясь. 6 января 1918 Тбилиси

ХАЛДЕЙСКИЙ БАЛАГАН

О родина, смотрю я на тебя Из сумерек партера. Мой старый балаган, с тобою снова я — Бродяга и актер. От выцвета души твоей не защитили Ни пестрая фанера, Ни холст цветной — всё солнцем беспощадно Расстреляно в упор. Еще стекаются с актерами фургоны. Раскрашенные, в блестках, Сидят фигляры, фокусники, маги; Борцы шагают в рост. О братья милые, сегодня с вами я Сыграю на подмостках. Поставим «Душу» мы. Старинный этот фарс Возобновим для звезд. Пусть о Тамаре, Троице святой, О благости старинной Расскажет летописца Грузии Правдивое перо. А я, склонясь над плачущей моей Подругой Коломбиной, Лишь звездам расскажу о ней слезами, Как преданный Пьеро. Всегда с тобой рыдать я буду, Коломбина! И правдой наших слез Не смыть румян твоих, что положил жестокий Гример — туберкулез. 22 апреля 1918 Боржоми

ВТОРОЕ АПРЕЛЯ

Взяли Батуми, идут на Орпири татары, Плачет апрель лепестками багряного цвета. Гневный Сатурн, ты мне горем грозился недаром. Горы горбаты и сгорблено сердце поэта. Возраст поэта измерится четвертью века. Старше веков его сердце и Грузии старше. Красный колпак в роковую минуту ответа Вскинет Пьеро, Гарибальди неистовым ставший. Немилосердны слепящие звезды Халдеи. В Ванкском соборе паду на колени во прахе, Чтобы кошмары ночные мои поредели, Чтобы расчесться с прошедшим хотя бы на плахе. Изнемогаю при мысли о новом позоре, Сам за себя и за Грузию в горькой тревоге. Друга мои, вся душа моя в копоти горя, Горем полны наши прежде веселые роги. Апрель 1918

ВАЛЕРИАНУ ГАПРИНДАШВИЛИ («Мечта твоя варилась в кухне Гойи…»)

Мечта твоя варилась в кухне Гойи. Ты бродишь в сумерках Эскуриала. Лишь молния, бывало, озаряла Полночный Кутаис перед тобою. Офелия твоя или другое Твое безумье — сколько матерьяла! Ты укрощал стихами рев Дарьяла — Сам весь в крови — в разгар ночного боя. Там — трупы двойников твоих простерты. Там жаждет боя тень Лотреамона. Там я, твой друг, оружием владею. Там за тобой пылает Запад мертвый. За мной — Восток таинственной Халдеи. Мы всех поэтов славим поименно. Апрель 1918 Орпири