Тигр, светло горящий

Шевалье Трейси

— Мы с мамой ходим в цирк два раза в неделю, — щебетала Мейси. — Так что я по нескольку раз видела все, что вы делаете. Я так люблю вашу кобылу, сэр. Вы на ней так здорово сидите.

Джон Астлей только хмыкнул в ответ. Он никогда не говорил в пабе о своей работе, да и выслушивать комплименты от нее у него не было никакого желания, но Мейси была недостаточно опытна, чтобы почувствовать это.

На самом деле он уже начал уставать от нее. Джон даже приглядел в пабе двух женщин, которые, как он чувствовал, могли бы доставить ему куда больше удовольствия, чем эта простушка. Она явно была девственницей, а он по своему опыту знал, что девственницы гораздо лучше в теории, чем на практике.

Чтобы лишить их невинности, требовались известное терпение и ответственность, которую он не всегда хотел на себя брать; нередко они плакали, а ему хотелось женщину, которая получала бы от него удовольствие. Только мисс Лаура Девайн продемонстрировала некоторую девственную умудренность — она скорее смеялась, чем плакала, во время этого действа и была знакома со способами, какими женщина может доставить удовольствие мужчине, так что ему не нужно было обучать ее. Он тогда удивился, что она все еще девственница. Удивился он и тому, что потом она проявила иные черты, свойственные девственницам кроме слезливости, — уверенность в том, что теперь у нее есть какие-то права на него. После нескольких приятных свиданий он расстался с ней и отказывался верить, что она беременна от него, пока мисс Ганна Смит, отвесив ему пощечину, не подтвердила этот факт.

И все же, что бы Джон Астлей ни думал о Мейси, он уже заявил свои права на нее, усадив в этом кабинете и угощая пуншем на виду у других посетителей. Женщины в зале прекрасно понимали, что у него на уме, и не проявляли желания стать вторым номером на этот день.

Ему хотелось провернуть это дело побыстрее. Как только Мейси закончила свой ромовый пунш, он поднялся, чтобы взять для нее и для себя еще одну порцию. Возвращаясь в кабинет со стаканом в каждой руке, он сделал шаг в сторону, пропуская парня со шрамом на брови. Парень отступил в ту же сторону, что и он, потом шагнул обратно одновременно с Джоном Астлеем, с его лица все это время не сходила наглая ухмылка. Он еще несколько мгновений стоял на пути Джона, а потом толкнул циркача плечом, отчего половина вина из его стакана выплеснулась на пол.

— Ух, красавчик, — прошипел он, проходя дальше.

Джон Астлей понятия не имел, кто это такой, но был знаком с таким типом людей: парень, вероятно, побывал на представлении и завидовал славе и мастерству Астлея. Иногда его останавливали на улице или подходили к нему в пабе, чтобы поддеть; иногда, если в подоплеке была ревность, случались и стычки. Джон Астлей по возможности пытался избегать таких столкновений, потому что считал, что для человека его положения унизительно связываться со всякой чернью. Но он умел ловко защищать себя и научился отражать нападения, имеющие целью лишить его красоты. Несмотря на несколько падений с лошадей и ударов копытом, ему удалось уберечь лицо — на нем не было ни следов ударов, ни шрамов, и он вовсе не горел желанием терять свою мужскую привлекательность из-за дурацкой стычки с каким-нибудь подвыпившим работягой.

Мейси не заметила этого происшествия в зале, потому что сейчас слушала пышногрудую женщину с потрескавшейся кожей на щеках и пухлыми руками, которые та положила на перегородку, разделявшую соседние кабинеты.

— Я собиралась заглянуть к тебе и твоей матери, — говорила она. — У меня одна дама хочет разных пуговиц для жилетов, которые она шьет. Ты вот знаешь, как делать пирамидки?

— Конечно знаю, — воскликнула Мейси. — Я ведь из Дорсетшира, разве нет? Дорсетские пуговицы от дорсетской девушки!

От пунша голос ее стал громким и резким.

Бет Баттерфилд нахмурилась — она унюхала запах рома, исходящий от Мейси.

— Твоя матушка знает, что ты здесь, а?

— Конечно знает, — оборвал ее Джон Астлей. — Но это не ваше дело,

мадам, не суйте нос в чужие дела.

Бет Баттерфилд вспыхнула.

— Это мои дела. Мейси — моя соседка, так-то вот, а нам небезразлично, что происходит с нашими соседями, по крайней мере с некоторыми.

Она скосила на него глаза.

Джон Астлей прикидывал, как ее нейтрализовать. Можно было ей польстить или отнестись к ней с презрением и безразличием. Выбрать подходящий метод для той или иной женщины было не всегда просто, но тут ему нужно было принимать решение, чтобы не потерять Мейси, которая иначе попадет под влияние соседей. Теперь, когда появилась опасность, что добычу отнимут, он возжелал ее еще сильнее. Поставив стаканы и повернувшись спиной к прачке, он сел на скамейку рядом с Мейси и смело обнял ее. Мейси улыбнулась и, прильнув к нему, отхлебнула ромового пунша.

Бет подозрительным взглядом смотрела на эту демонстрацию интимности.

— Мейси, ты…

— Я в порядке, миссис Баттерфилд. Правда. Мама знает, что я здесь.

— Точно знает?

Хотя Мейси в последнее время немного поднаторела во лжи, убедить в чем-либо Бет Баттерфилд было не так-то просто.

— Оставь ее, Бет, — проворчал Дик, дернув жену за юбку.

Был конец недели, и он чувствовал усталость, ему хотелось одного — выпить несколько кружек с семьей и друзьями. Ему частенько казалось, что жена слишком уж вмешивается в чужие дела.

Бет в конечном счете довольствовалась словами: «Я к вам загляну попозже насчет этих пирамидок, ясно?», словно предупреждая Джона Астлея и Мейси, чтобы те вскорости были дома и приняли ее.

— Хорошо. Сегодня или завтра. Только поторопитесь, потому что мы можем скоро уехать.

— Уехать? Куда уехать — назад в Дорсетшир?

— Да нет, конечно же не в Дорсетшир. — Мейси взмахнула рукой. — Нет, в Дублин, вместе с цирком!

Даже Джон Астлей не смог скрыть удивления — если только не ужаса, — услышав эту новость.

— Да?

— Я слышала, как ваш отец просил об этом моего. А вы, конечно же, сможете убедить его позволить отцу взять и всех нас.

Она отхлебнула пунша и хлопнула стаканом о столешницу.

— Мы все будем вместе!

— Ой ли? — Бет Баттерфилд нахмурилась, глядя на Джона Астлея. — Пожалуй, лучше мне проводить тебя к твоей матери.

— Бет, садись и допивай свое пиво, — сказал Дик командным тоном, который не часто доводилось слышать его жене.

Она, подчинившись, медленно опустилась на свое место, хотя и продолжала хмуриться.

— Нет, что-то тут не так, — пробормотала она. — Я это знаю.

— И это не твое дело. Оставь ты этих Келлавеев. Ты не лучше Магги — та тоже чуть что и пускается искать этого Келлавеева мальчишку. Может, тебе больше стоит беспокоиться о ней, чем об этой девчонке. Эта мисс Дорсет уже не ребенок, небось понимает, что делает. Получит от Астлея то, что ей надо. А ты, когда пойдешь к миссис Келлавей, не забудь спросить, что ее муж собирается делать со всем его деревом, если они поедут в Ирландию. Скажи ему, что я готов у него купить все это по дешевке, включая и стулья, если у него есть. А вообще-то лучше я пойду с тобой, когда ты соберешься.

— И ты мне говоришь, что это я суюсь в келлавеевские дела?

Дик Баттерфилд потянулся, потом поднял кружку.

— Это не келлавеевские дела, детка, это дела баттерфилдовские! Этим я добываю кусок хлеба.

Бет фыркнула:

— А я этим добываю к нему маслица.

Она подняла свои потрескавшиеся, морщинистые руки, которые вот уже двадцать лет не знали почти ничего, кроме стирки, и выглядели гораздо старше, чем сама Бет. Дик схватил одну из этих рук и поцеловал со смешанным чувством жалости и любви. Бет рассмеялась.