Тигран Великий
Шрифт:
– Где ты её нашёл? – спросил восторженно Меружан.
– В оазисе, – невозмутимо ответил царь и добавил, – она моя новая гетера. Хороша, правда? Будто кусок огня.
– Великолепна! – восторженно ответил Меружан и тихонько спросил меня, – откуда она?
– Из далёкого севера, – ответил я, – там, в оазисе, она выглядела такой неприметной, а сейчас от неё невозможно оторвать глаз.
– Здесь, в храме Афродиты искусные жрицы из любой страхолюдины сделают настоящую красавицу, – сказал осведомлённо Меружан, –
– Я не могу понять, отчего наш царь так откровенно выставил её напоказ? – удивился я.
– Такой у него характер. Любит показуху во всём. Мол, смотрите, какое счастье у меня в руках. А ты заметил, что придворные в Антиохии – большие охотники до красивых юношей и остались равнодушны к новой царской забаве?
– Ты прав, Меружан. Я это заметил.
– Ну, ещё бы, это же дворец Селевка. А он во всём подражал своему кумиру Александру-Завоевателю. Потешаться с красивыми юношами здесь в почёте, и эту давнюю традицию отсюда невозможно искоренить. Ещё отец Александра, непобедимый Филлип Македонский держал в своём войске отряд влюблённых друг в друга воинов, и они всегда яростно сражались бок о бок, до последнего.
Тут я стал замечать, что сам Меружан тоже недвусмысленно приглядывается к юнцам. Поймав мой удивлённый взгляд, он произнёс:
– Не осуждай то, Соломон, чего не познал на собственном теле.
Я решил сменить эту необычную для меня тему и сказал:
– Послушай, Меружан. Я всё хочу тебе рассказать…
– Шанпоч поведал мне про ваш ночной поединок, – как всегда, опередил мысли собеседника Меружан, – мне тоже кажется, что тут не обошлось без Крикса. Умело расставить сети и вовремя ускользнуть – это его почерк.
Меружан замолк и пристально посмотрел на меня.
– Ну как, Соломон? Уже привыкаешь к дворцовой жизни? Я узнал, что царь тебе дал второе имя. Оно означает – приносящий счастье. Соломон Бахтеци! Звучит впечатляюще! Поздравляю!
– Ты знаешь, Меружан, за короткий срок со мной произошло столько событий, что я едва их успеваю переваривать, – ответил я со вздохом.
– Ну, если судьба так щедра к тебе, не стоит на неё обижаться. Держи её крепко в руках, – произнёс Меружан и добавил, – шут этот собачий тебя не очень достаёт?
– Нет, вообще-то.
– Тогда всё в порядке. Знай, Шанпоч здесь не просто шут. Он – глаза и уши царя, – тихо произнёс Меружан.
– Это я уже понял, – ответил я.
Мы вдвоём подошли к царю, который, полулежа, ворковал с Грацией.
– Я тоже не пришёл с пустыми руками, Мецн, – обратился к нему Меружан.
– Да? И что же ты принёс? – спросил царь, продолжая восхищаться своей новой фавориткой.
– Не что, а кого, – поправил Меружан.
– Ну и кого же?
– Римского центуриона.
– Центуриона? Где же ты его
– А в том же Тире. Там сейчас кого хочешь сыщешь.
– А ну, рассказывай, – заинтересовался царь.
– Его отчислили из легиона из-за плохого зрения. Дальше десяти шагов ничего не видит. Некоторое время ему удавалось это скрывать, но, в конце концов, вышестоящие догадались, и он был изгнан из армии. Сам он, кроме как воевать, больше ничего не умеет. Вот и остался без средств к существованию. Я его случайно встретил, когда он побирался возле портового трактира среди прочего обездоленного люда.
– А может, он римский лазутчик? – засомневался царь.
– Не думаю. Больно всё натурально выглядело. Мой нюх меня не подводит, – произнёс самодовольно Меружан.
– Ну, смотри у меня. А то, знаешь, как говорят в народе, – хитрая лиса четырьмя лапами в капкан попадает.
– Ладно-ладно, лиса, – засмеялся Меружан, – вели ему зайти сюда.
– Пусть заходит, – приказал царь.
В трапезной появился ладно сложённый голубоглазый мужчина лет тридцати с правильными чертами лица. Его вьющиеся светлые волосы были аккуратно подстрижены, а лицо – гладко выбрито. Он выглядел несколько взволнованным и без конца щурил глаза.
– Как зовут тебя? – спросил царь.
– Юлиан, – ответил тот.
– А кличка есть? – осведомился Тигран, зная, что римляне, помимо основного имени, ещё имеют прозвища.
– Есть – Петроний.
– Откуда ты родом?
– Из Далмации.
– Это там, где добывают отменный мрамор?
– Ты прав, повелитель.
– Ответь мне, Юлиан Петроний, в каком ранге ты служил в римской армии?
– Я был центурионом второго копья в третьей когорте седьмого легиона, – ответил римлянин.
Судя по довольному выражению царя, я понял, что Мецна удовлетворил ответ, однако он вновь спросил более серьёзным тоном:
– А теперь ответь мне, Юлиан, только честно! Почему ты пошёл служить к нам? То, что тебя выгнали из армии – это я уже слышал. Но ты мог вернуться в Рим и попробовать себя на мирном поприще.
– В Риме никто не ждёт меня. Я одинок. Легионерам запрещено создавать семьи. Умею я только одно – воевать. Война – моя стихия. Обучаться в мои годы мирному ремеслу нет ни желания, ни возможности.
– Я слышу в твоих словах затаённую обиду. Думаю, ты перешёл на нашу сторону, желая отомстить своим прежним хозяевам. Так знай же, месть и обида – плохие советчики. Такому человеку я никогда не буду доверять.
– Ты прав, повелитель. Обида есть, но не она руководит мною, а любовь к военному искусству. В нём – моё призвание. Лишить меня оружия – значит лишить жизни, и посему очень прошу принять к себе на службу.
Последние слова, по-видимому, тронули царя царей, и недоверчивое выражение его лица несколько смягчилось.