Тихая гавань
Шрифт:
Дана молча ела. Сколько раз она задавала себе тот же самый вопрос. Может, она уехала именно потому, что так здесь все любила? А любовь — это ведь непрекращающаяся сердечная боль. Куда как проще жить в местах, к которым не так привязана. Но она сказала совсем другое:
— Я хотела посмотреть мир. Думала, что это поможет мне писать лучше.
— Осмелюсь сказать, что так оно и вышло, — сказал Форсайт. — И вот еще одна тема. Синий цвет. Ваш коронный. Сколько оттенков синего вы использовали в своих работах?
— Сто четыре тысячи шестьсот
— Вы это серьезно?
— Абсолютно.
Вики не могла решить — то ли рассмеяться, то ли рассердиться. Дана ей улыбнулась. Она терпеть не могла давать интервью. И что она может сказать такого уж важного? Она всего-навсего нашла способ зарабатывать на жизнь так, чтобы использовать данный Богом талант. Но этого говорить было нельзя. Надо было играть в игру.
— Любовь, — произнес Стерлинг и положил руку на скатерть. — Давайте поговорим о любви. Весь художественный мир с интересом следил за тем, как вы шефствовали над Джонатаном Холлом. Впрочем, лично я всегда считал, что он вам уступает. Он авантюрист.
— Вовсе он не авантюрист, — сказала Вики. — На редкость талантливый художник. И первой это разглядела Дана.
— Вики, я тебя обожаю! — расхохотался Стерлинг. — Но интервью я беру не у тебя. Дана, позвольте пригласить вас сегодня на ужин. Уверяю вас, общество мужчины моего возраста вовсе не так уж утомительно.
— Благодарю вас, — ответила Дана, с трудом сдерживая ярость, — но, к сожалению, я не могу. Сегодня вечером я встречаюсь с одним своим другом.
— Не с Джонатаном Холлом?
Дана молча покачала головой.
— Лично меня это весьма радует. Хотя из этого можно было бы сделать замечательный финал статьи — вы двое снова вместе.
— Никогда.
— Никогда не говори «никогда», — заметила Вики.
— Никогда, — твердо повторила Дана.
— Никогда не кончится история Даны, — рассмеялась Вики. — Не пытайся загнать ее в угол. Тогда она просто переселится на другой континент.
Окошко получилось хоть куда. Куинн и сама изумилась. Она пропилила двадцать пять сантиметров в высоту, двадцать пять в ширину. Папа бы ею гордился. Работа заняла весь день, и теперь мышцы на правой руке натруженно болели, но в недостатке решимости ее никто бы не мог обвинить. Это было лучшее окно, не окно, а мечта любого художника.
Куинн только принялась собирать отпиленные доски, как поблизости раздались голоса. На дороге стояли бабушка и старуха Аннабелла и о чем-то разговаривали.
— Бог ты мой... — в ужасе выдохнула бабушка.
— Марта, я же тебе говорила, что слышала звук пилы, — сказала Аннабелла.
— Куинн, что ты натворила!
— Это окно для тети Даны.
— Надо было сначала у меня спросить, — сказала бабушка. А если ты задела опорную балку? И тогда картина твоей любимой тети вообще погибла бы — ее бы завалило.
— И люди могли пострадать, — добавила Аннабелла.
— Опорную балку я не трогала, — огрызнулась Куинн.
Уж этому-то ее
— А ну выходи, пока гараж не рухнул, — велела бабушка.
— Позвони Полу Николсу, — посоветовала Аннабелла. — Он укрепит стену, и все будет в порядке.
— Чтобы ему заплатить, придется еще неделю торговать хот-догами, — рассмеялась бабушка.
Летним вечером у фонтана было весело и многолюдно. Под ручку прогуливались парочки. Дул легкий ветерок, и прохлада освежила Дану. В соседних домах уже зажигали свет, на небе загорались первые звезды.
Сэма она увидела издалека. И сердце забилось быстрее. Какой же он видный и красивый. И ведь большую часть отпуска провозился с ней и с девочками.
— Ты не забыла... — сказал он, подойдя к ней.
— А ты думал, забуду? — улыбнулась она.
Они в некотором смущении стояли друг перед другом, и тут Дана вспомнила троекратный поцелуй Вики и проделала то же самое: чмокнула Сэма в одну щеку, в другую. На третьем поцелуе он перехватил инициативу и поцеловал ее в губы.
— Ты потрясающе выглядишь, — шепнул он ей на ухо.
— Спасибо. Ты тоже.
— Мне так хотелось встретиться с тобой там, где нет песка под ногами.
— Ты выбрал подходящее место, — рассмеялась Дана, оглядываясь по сторонам. Шум фонтана напоминал ей про Лондон и Рим. — Здесь кажется, будто ты в Европе, на каком-нибудь знаменитом музыкальном фестивале.
— Да, кстати... — Он достал из кармана пиджака два билета. — Мы идем на концерт. Будем слушать Моцарта.
— Мой любимый композитор.
— Знаю. Ты часто ставишь его в Хаббардз-Пойнте.
— Сэм...
Дану искренне растрогала его заботливость, но Сэм не стал дожидаться нового потока благодарностей. Он взял ее за руку и повел через площадь, мимо огромных концертных залов к небольшому амфитеатру.
Они сидели под звездами и слушали «Маленькую ночную серенаду». Музыка радостная, но Дана улавливала в ней нотки грусти. Мелодия почему-то навеяла ей мысли о Куинн и Элли, и, взглянув на Сэма, Дана догадалась, что он тоже думает о них.
Она посмотрела в его зеленые, цвета первой весенней травы, глаза и подумала о том, как давно его знает. Она привязалась к мальчишке, с которым познакомилась в Ньюпорте, и чувство это переросло в любовь к мужчине, которым он стал, к мужчине, который умеет угадать любое ее желание.
Концерт закончился, и они, держась за руки, пошли к фонтану. Она не знала, куда они идут, и ей было все равно. Они говорили о музыке и брели куда-то на восток.
Она рассказала о своей мастерской в Нормандии: старинный дом, амбар во дворе, огромное окно, выходящее на север.
— Ты скучаешь по Франции?
— Все лето скучала.
— А теперь?
— Теперь... теперь не знаю... — тихо сказала Дана.
Сэм только молча кивнул. Они прошли еще немного, и он поймал такси. Шоферу он назвал адрес на Бликер-стрит.