Тихая гавань
Шрифт:
— Детка моя, это же твой родной дом.
— Знаю, — ответила Дана, краем глаза взглянув на шлюпку. — Мама, а почему она стоит в гараже? Почему девочки ею не пользуются?
— Они больше не хотят ходить в море.
— Грустно смотреть, как она здесь гниет. А Лили на ней часто ходила?
— Раньше — да. Учила на ней девочек. Но в прошлом году уже ею не пользовалась. Майк купил новую, большую, и Лили часто ходила в море с ним. Да и дома работы прибавилось, ей приходилось всем заниматься.
—
— Когда я сломала ногу, — сказала Марта Андерхилл, внимательно вглядываясь в лицо Даны. — И дом, и сад — одной трудно справиться. Вот тогда я и решила оставить дом Лили, Майку и девочкам. Правда, немного беспокоилась, не обидишься ли ты.
— С какой стати, — сказала Дана, но вдруг поняла, что в глубине души она все же обиделась.
— Я знаю, как ты любишь девочек, — с чувством произнесла Марта. — Им столько пришлось пережить. Дана, боже мой, что ты задумала? Забрать их из родного дома, именно сейчас... Как тебе такое в голову пришло? Ты же училась живописи здесь, в Хаббардз-Пойнте. Не понимаю, почему ты не можешь писать дома.
— Думаешь, все дело в живописи? — спросила Дана, почувствовав, как кровь отливает от лица.
— В живописи и в Джонатане.
— Джонатан тут ни при чем, — сказала Дана через силу. — С ним все кончено.
— Значит, остается живопись.
Марта оставила новость о разрыве с Джонатаном без комментариев. Она приблизительно этого и ожидала. Все романы Даны были недолгими, и родственники уже устали надеяться, что она наконец на ком-нибудь остановит свой выбор. Они понимали, что для Даны самое главное в жизни — творчество.
— Можно и здесь построить мастерскую или переоборудовать гараж. Можно прорубить окно в крыше.
У Даны перехватило дыхание. Неужели мама не заметила, что даже в галерее Дана не могла заставить себя взглянуть на собственные картины? Они ее только раздражали. Все думали, что это ее последние работы, а на самом деле она достала из кладовки то, что было, так как нового ничего не написала. После смерти Лили Дана не могла заставить себя подойти к мольберту.
— Не в помещении дело, — сказала она.
— Значит, в твоей натурщице. Честно признаться, я так и не поняла, зачем она тебе. Мне Лили рассказывала, что ты наняла какую-то азиатскую девушку...
— Моник... — машинально сказала Дана. — Она вьетнамка.
У Даны плохо получались фигуры. И, решив писать русалок, она попросила девушку ей попозировать. Моник, изящная и миниатюрная, была идеальной моделью.
— С натурщицей был просто эксперимент. Из него ничего не вышло.
Мать ее реакция огорчила. Она надеялась, что разговоры о мастерской, об окне в крыше заинтересуют Дану.
— Бедная ты моя, — устало вздохнула она.
— Тетя Дана! — крикнула, сбегая с холма, Элли. —
— Кто это? — спросила Марта.
— Один старинный знакомый, — сказала Дана.
И, опустив голову, чтобы не видеть грустных глаз матери, вышла из гаража.
Дана долго не брала трубку, и Сэм решил, что она уже не подойдет. Он стоял в кухне дома на Файерфлай-Хилл, а Огаста Ренвик сидела в кресле-качалке на веранде, оттуда разговора не слышно. Когда Джо женился на Каролине, Ренвики сказали Сэму, что он может считать этот дом своим и приезжать, когда пожелает. Он чувствовал себя немного виноватым — работы в Йеле было по горло, и часто наведываться в Блэк-Холл не получалось, но Сэм решил — раз уж Дана приехала — навестить заодно и тещу брата.
— Чему я обязана удовольствием тебя лицезреть? — спросила Огаста и, взяв под руку, повела его в дом.
Несмотря на возраст — сколько ей, под восемьдесят или побольше, Сэм точно не знал, — Огаста оставалась настоящей красавицей. Седые, распущенные по плечам волосы придавали ей загадочный и чарующий вид. Взглянешь на нее, и сразу понятно, почему великий художник Хью Ренвик влюбился в нее до беспамятства.
— Сюда меня привело желание повидаться с вами, Огаста, — ответил Сэм.
— Ах, дитя мое, — рассмеялась она серебристым смехом, — слышать это мне чрезвычайно приятно, но мы оба знаем, что это — чистое вранье.
— Прошу прощения? — покраснел Сэм.
— Ты разве забыл, что я тоже была в галерее? И видела цветы, которые ты преподнес Дане Андерхилл. Иди позвони ей. Телефон сам знаешь где.
И он пошел. Трубку сняла девочка — скорее всего, младшая племянница Даны — и побежала звать тетю.
— Алло! — наконец ответила Дана.
Сердце Сэма бешено заколотилось.
— Привет, Дана! — сказал он. — Это Сэм.
— Сэм, привет! Как твои дела?
— Я оказался здесь неподалеку и решил тебе позвонить. Хотел узнать, как ты.
— Ну... — начала она и запнулась — словно вопрос оказался слишком сложным.
— Я хотел спросить, — продолжал Сэм, — не согласишься ли ты перед отъездом во Францию со мной поужинать.
— Поужинать? — изумилась она так, будто услышала это слово впервые.
— Я сейчас как раз в Блэк-Холле. Скорее всего, здесь и переночую. Я мог бы за тобой заехать.
Она молчала. Он не хотел ее торопить. Ей сейчас, должно быть, очень нелегко.
— Ой, Сэм, — выдохнула она, и в ее голосе ему послышались странные нотки. Грусть? Боль? — Очень мило, что ты меня приглашаешь, но у меня столько дел... Ведь мы улетаем уже в четверг.
— Я надеялся увидеть тебя до отъезда. Хотел попрощаться.
Она снова помолчала — обдумывала ответ.