Тихая провинция (Маятник мести)
Шрифт:
Действительно, это было очень забавно. Хотя ростом и комплекцией они еще как-то походили друг на друга, но больше ничем и никак. В отличие от Нечаева, темно-русые волосы Виктора были уложены безупречно, ни один волосок не выбивался из строгой прически. Во взгляде серых холодноватых глаз читался незаурядный ум, а высокий лоб в сочетании с правильными, тонкими чертами лица придавал его облику некую черту благородства и даже аристократизм. Покосившись на руки посетителя, богато украшенные татуировкой, Спирин подумал, что, судя по всему, и судьбы у них вряд ли были похожи.
"Старик Аристотель был
Увлекшись, Виктор поведал Нечаеву о давно вынашиваемом проекте превратить их город во всероссийскую ярмарку.
– Станция у нас узловая, поезда стоят долго, а сразу за железной дорогой имеется рынок. Ну, какой ты сам знаешь, хибара на хибаре. Но рядом стоят недостроенные корпуса второй очереди бетонного завода. По капитальному строительству там осталось немного: закрыть плитами торцевую сторону. Так вот это все можно пустить под здания рынка. Там не так уж и много: остеклить, провести отопление и свет.
– А бетонный завод их отдаст?
– спросил Нечай.
– Куда он денется. Он и так в треть мощности работает, ему не до строительства.
– Спирин в азарте даже встал из-за стола и, по привычке расхаживая по кабинету, продолжил изложение своих экономических фантазий. Так вот, если создать условия для хранения груза, проживания, ну, и естественно, рекламы, то можно завернуть часть грузов, идущих в столицу с юга и даже запада. Зачем ехать еще сутки в Москву, когда можно продать все у нас, тем более это выгодно покупателям с Урала и Сибири. А городу какая выгода! Это живые деньги! Переоборудовать старые казармы под гостиницу, открыть столовую, баню. Конечно, все это влетит в копеечку, но зато быстро окупится.
– Можно привлечь средства наших торгашей, с паевым участием. Так будет быстрей, - подкинул ему идею Нечаев.
– Конечно, - согласился Виктор.
Расстались они почти по-дружески. Прошло несколько месяцев, Виктор уже и забыл про странного "астрологического брата", но тот сам напомнил о себе, прийдя на прием с предложением выкупить давно закрытую пельменную и превратить ее в бар. Заодно Нечаев вспомнил идею Спирина о расширении рынка.
– Увы, Анатолий Петрович не одобрил, - развел руками Виктор. Сказал, что мешочники навезут в город разной заразы, хлопот и без них хватает.
– А если бы вы были нашим мэром, вы бы занялись этим делом?
– спросил Нечай, услышав в голосе Виктора оттенок горечи.
– Конечно, - кивнул головой Спирин.
– А перевыборы мэра у нас когда?
– поинтересовался Геннадий.
– Не скоро, через полтора года. Но я не собираюсь выдвигать свою кандидатуру.
– Почему?
– удивился Нечай.
– Я знаю психологию нашего народа.
– Виктор откинулся в своем кресле и закурил сигарету.- У нас не любят новых людей. Гринев откуда пришел? Из директоров завода. Уже сидел в кресле, значит, достоит. А кто знает меня? И возраст мешает, всего тридцать ...
– Да это верно, - согласился Геннадий, поправляя падающую на лоб упрямую прядь волос.
– Вот только если Гринев заболеет или того, умрет.
Спирин улыбнулся.
– С его здоровьем он и нас переживет.
Нечаев пару секунд помолчал, со странным прищуром глянул на собеседника и осторожно высказал новую идею:
– Я, вообще-то, знаю людей, они могут организовать, как бы это сказать, скоропостижную болезнь любому смертному. Такие, - он неопределенно махнул рукой, - старые связи.
Виктор растерянно посмотрел на него.
– Ну, это уж слишком, - пробормотал он.
– Да я это просто так, к слову пришлось, - примирительно улыбнулся Нечай.
– Жизнь пошла сложная, мало ли чего.
Он поднялся со стула и стал прощаться.
Этот разговор Спирин не забыл. Дня через два он заехал в студию к своему старому другу, художнику Кривошееву. С Федькой он дружил с детства, вместе когда-то ходили на секцию фехтования. С ним Спирин позволял себе немного ослабить туго затянутый галстук большого, ответственного чиновника.
– О, какие к нам люди!
– приветствовал художник входившего заместителя мэра. Отдавая дань моде, Федор в свое время отпустил бороду, да так привык к ней, что ни за какие деньги не соглашался расстаться с ней. Эта рыжая кудреватая поросль придавала хозяину какую-то солидность, ибо Федька до сих пор отличался редкой несерьезностью. Вот и сейчас, приложив по военному ладонь к несуществующему головному убору, он промаршировал навстречу Спирину и, подражая торжественному рыку командующего парадом, доложил:
– Товарищ первый заместитель главы администрации города Энска! Во вверенной мне студии за время вашего отсутствия водки было выпито два ящика, вина - три, шампанского - одна бутылка, женщин перетрахано неученое количество!
– Вольно!
– также зычно скомандовал Спирин, дал отмашку и подал руку художнику.
– Женщинам надо вести счет, в следующий раз, чтобы все было точно!
– Сбиваюсь, Витя, ты же знаешь, я умею считать только до десяти, покаялся Федька.
Между тем Спирин осматривал студию.
– Да, здорово ты, однако, махнул. Когда въезжал сюда, у тебя картин пять было с собой, не больше?
– Точно, - кивнул головой Кривошеев, с видимым удовольствием оглядывая стены, увешанные портретами и пейзажами, этюдами и натюрмортами.
– Молодец!
– похвалил друга Виктор.
– Тебе спасибо, - улыбнулся художник.
Действительно, эту длинную широкую комнату с единственным в городе стеклянным потолком для Кривошеева выбил Виктор. Говорят, что до революции в этом помещении на третьем этаже старинного особняка помещалась оранжерея мадам Соломиной, хозяйки одного из заводов. Каким-то чудом она уцелела и дошла без изменений до нашего времени, но последние тридцать лет здесь малевали и хранили громадные транспаранты и плакаты к революционным праздникам. Попав сюда еще в детстве, Кривошеев был очарован массой света, льющегося из громадных окон и с потолка. Со временной кончиной партии нужда в идеологическом хламе сама собой отпала, долгое время комната стояла запертой, а потом прорвавшийся к переделу городского имущества Спирин вспомнил о ней и помог приобрести старому другу. Вот уже два года Кривошеев блаженствовал в своем "Эрмитаже", так он называл студию.