Тихие убийцы. Всемирная история ядов и отравителей
Шрифт:
Нам, людям, повезло: достаточно нескольким любознательным натурам проделать какие-то опыты, и они могут поделиться полученными знаниями со всем человечеством. Вот, например, Уильям Баклэнд, знаменитый английский геолог и палеонтолог XIX века, но также и теолог, ставший на склоне лет настоятелем Вестминстерского аббатства, один из неподдельных чудаков-оригиналов от науки: он рисковал отчаянно, хотя и шел на этот риск из любопытства, а отнюдь не в силу исключительного желания спасти человечество. Баклэнд славился тем, что употреблял в пищу самые невероятные, экзотические предметы, притом в таких масштабах, что, как он сам похвалялся, ему удалось испробовать на вкус большую часть животного мира. Как сообщал английский писатель Огастэс Хэа (Augustus Hare), с ним случился однажды даже эпизод практически каннибальского свойства:
Разговор о странных, необычайных реликвиях привел к тому, что было упомянуто
Баклэнд, как и целый ряд исследователей-врачей, которых мы еще встретим по ходу повествования, был готов подвергнуть риску себя самого, однако все же куда больше было на свете тех, кто предпочитал травить других. И с некоторыми из них мы сейчас и познакомимся.
Глава 2
Убийца на убийце сидит…
Но в Средней Англии законы и современные обычаи все же создали некую уверенность в безопасном существовании даже для нелюбимых жен. Здесь не допускается убийств, слуги здесь — не рабы, а в аптеке здесь вам не продадут яда или снотворного зелья так же легко, как порошок ревеня.
Если бы в Англии во времена Джейн Остин жили и работали несколько Лукуст, все было бы отнюдь не так патриархально, как она описала, — слишком уж у многих в те годы была потребность в услугах подобного сорта,. Так, в том же номере газеты «Таймс» за 1859 год, где рецензировалась книга Чарлза Дарвина «Происхождение видов», можно было прочесть и рассчитанную на развлечение читателей заметку из зала суда по бракоразводным делам, которая позволяет составить представление о том, на что приходилось пускаться тогда супругам, желавшим развестись. Требовалось приводить целые толпы свидетелей, готовых рассказать судьям, как они якобы своими собственными глазами лицезрели, что именно обе стороны проделывали в парке, да еще и в полуодетом виде… Только тогда судейские умы могли прийти к одному-единственному, непреложному выводу: в кустах восторжествовал порок! Ведь в викторианской Англии требовалось совершить совершенно скандальный адюльтер, продемонстрировав стальное, несгибаемое намерение избавиться от своего супруга или супруги, или же обе стороны, то есть оба супруга, должны были вступить друг с другом в сговор, дабы оказалось возможным привести те самые доказательства, которые требовал закон — а закон между тем был настроен совершенно беспощадно, желая каленым железом выжигать как раз саму возможность какого-либо уговора между сторонами в процессе.
9
Пер, с англ. И, Маршака, http://readall.ru/read_readall_99581.html
В те дни, когда более гуманных бракоразводных законов еще не существовало в природе, эта непреклонная строгость закона сплошь и рядом приводила лишь к тому, что куда проще было обратиться за помощью к склянке с ядом. Конечно, существовали и отвесные утесы, с которых всегда кто-то мог иной раз упасть, оступившись или споткнувшись; имелись и купальни, где тоже иной раз, бывало, утонет чей-то супруг или супруга, однако яд предоставлял возможность куда спокойнее совершить все втайне, а к тому же если очень повезет, то смерть близкого могла быть интерпретирована как результат любой из доброй дюжины естественных причин.
Это явление встречалось, однако, отнюдь не только в Северном полушарии. Альфред Рассел Уоллес [10] , коллега Дарвина, во время своих многочисленных путешествий встречал аналогичное поведение в других культурах. Вот что он писал о том, что сам видел и слышал в Дили (тогда эта территория на одном из островов Индонезии называлась Португальским Тимором);
Когда я был там, все тамошние жители выражали свою уверенность в том, что два офицера отравили мужей тех женщин, с которыми у них была продолжительная любовная интрижка; это мнение еще больше подкреплялось тем обстоятельством, что офицеры стали открыто сожительствовать с ними сразу после смерти своих соперников. И никому не приходило в голову выказать осуждение подобному преступлению или, более того, вообще счесть это преступлением, поскольку мужья этих женщин были из низших каст, а значит, им и полагалось освободить дорогу, чтобы не быть помехой для тех, кто был выше их по своему положению в обществе.
10
Уоллес Альфред Рассел (1823–1913) — британский натуралист, исследователь, биолог, антрополог, разработал учение о естественном отборе по результатам своих исследований. Он разрешил Дарвину развить его положения в труде «О происхождении видов» и стал горячим пропагандистом дарвинизма. Кстати, именно Уоллес ввел в обращение сам этот термин.
Правда, ни один из этих умертвителей супругов не идет ни в какое сравнение с бакалейщиками, которые тайком фальсифицировали свой товар, или со зловредными пивоварами и промышленниками, с кем мы еще встретимся позже — ведь и они извели немало людей. Однако если хладнокровному убийце недостает шарма, то пожелавшие ради собственной корысти избавиться от ненавистного супруга или от кого-то еще из родственников все же вызывают определенное, пусть жуткое, варварское любопытство, в них своеобразный шарм присутствует. Рассмотрим всего двоих персонажей. Они и документы подделывали, и ядом воспользовались, чтобы устранить своих жертв, но и тот и другой обладали роковой притягательностью для всех, с кем пересеклись их пути. Каждый из них начал с Лондона, а завершил свои дни в Австралии: один из них был изобличен в плетении интриги с большим количеством петель, чем вам когда-либо встретится в книгах Чарлза Диккенса, а второго сам Диккенс повстречал в тюрьме.
Многие австралийцы сегодня испытывают известное удовлетворение, найдя у себя в генеалогическом древе какого-нибудь каторжника, поскольку они уже вконец уверили себя, будто драконовское государство везло за три-девять земель, на каторгу, горемык, укравших кусок хлеба, чтобы накормить своих голодных детей, либо за какие-то политические преступления. Да, попадались и такие «благопристойные» каторжники, это правда, однако их было ничтожно мало. Уголовники, попадавшие в Австралию, — это преступники до мозга костей, отчаянные, кровожадные злодеи, которым удалось уйти от виселицы, лишь признав вину за меньшее по значению преступление и согласившись на переезд за казенный счет далеко, за два океана, дабы попытаться исправиться. Причем исправляться предстояло на каторге на краю света (правда, с целой шеей). Это была хорошо продуманная система, она уже снабдила работниками сахарные плантации в Вест-Индии и в Америке, а теперь настал черед Австралии. Но хотя среди привезенных с Альбиона людей попадались порой вполне невинные личности, вроде первых организаторов профсоюзного движения или тех, кто желал накормить голодных в Англии, однако большая часть преступников, происходивших из «приличного общества», были такими же чудовищами, как Тоэл или Уэйнрайт.
Джон Тоэл, например, был вполне симпатичный, пусть несколько самовлюбленный честолюбец, который отчаянно желал быть принятым в религиозное «Общество Друзей», то есть к квакерам, однако те не зря слывут людьми умными, вот они сразу и распознали, что на самом деле кроется за поползновениями мистера Тоэла. Поэтому ему, коммивояжеру лондонской фармацевтической компании, приходилось лишь подражать их скромной одежде, известной под названием квакерского наряда, хотя все-таки ему удалось свести дружбу с некоторыми членами этого «Общества».
Не все яблоки в бочке одинаково хороши, и Тоэл познакомился с квакером по имени Хантон, который, хотя и торговал льняным бельем, дни свои окончил, дергая ногами на виселице в связи со своими успехами на стезе фальшивомонетчика. Однако это не устрашило Тоэла. Скорее даже вдохновило его на подвиги, и он двинулся по той же дорожке. Его целью стало заполучить в свое распоряжение клише, с которых он мог бы отпечатать ценные бумаги Банка Смита в Аксбридже. К счастью для Тоэла, банк этот принадлежал квакерам, которые принципиально выступают против смертной казни, поэтому когда его поймали, то была достигнута нужная договоренность, и Тоэла отправили за пределы Англии, где он и провел в колониях 14 лет.
Каторга тогда означала пребывание в тюрьме открытого типа, в которой преступники жили и работали, как и любой другой колонист. Умному преступнику это давало возможность начать свою жизнь заново, с чистого листа, а еще и немало заработать, даже порою сколотить даже целое состояние, и Тоэл попробовал пойти по такому пути: вскоре он опять стал искать общества квакеров и, несомненно, живописал им, сколь сильно его желание искупить свою вину. Но все же ему — тому, кому еще в Лондоне пришлось спешно жениться на собственной прислуге, забеременевшей от него, причем не по квакерскому обряду; ему, кого изобличили в попытке мошеннически опустошить банк, принадлежавший одному из членов «Общества Друзей»; ему, у кого теперь была содержанка в Сиднее, потребовалась бы особая сила убедительности…