Тихий ангел пролетел
Шрифт:
Правда, тот же Лифлянд как-то говорил Ильину, что в далекой Африке, среди кактусов и агав, тоже родится кое-какая изящная словесность, но поскольку южноафриканские комми существуют в изоляции от остального мира (и ООН к тому руку, то есть голос, приложила…), то узнать, насколько она изящна, не представляется возможным. Границы на замке.
Действие
Пуст был переулочек, пуст и глух, ну хоть бы какой-нибудь полицейский на своем желто-синем «мерсе» для смеха сюда зарулил, чтоб Ильин ему сдался, а этого рыжего террориста чтоб повязали. Так нет! Куда смотрит гебе, и не хотел, а удивился Ильин, какого фига оно недешево пасет безвинного слесаря-котельщика, а явных террорюг из очередных «ротенбригаден» бездумно терпит посреди Москвы? Или террорюги – сами из гебе?..
Мысль тенью скользнула по какой-то неглавной извилине в трахнутом взрывом мозгу Ильина, но не испарилась вовсе, а зацепилась за что-то в мозгу, за случайный синапс, и осталась там – до поры.
– Проходите, Иван Петрович, – повторил бородатый, в бороду же и улыбаясь, и еще ручкой пополоскал перед собой: – Милости просим.
– А если не окажу милости? – Ильин стоял посреди тротуара, засунув руки в карманы, и праздно задавал праздные вопросы. – Если я домой хочу? Если вы, милейший, мне подозрительны, а ваш бездарный водила и вообще мерзок? С каких это пор безвинного человека среди бела дня суют в лилипутскую машину, влекут невесть куда на опасной скорости и еще пинают в шею «вальтером», калибр 9 мм, с глушителем?..
– Неужто? – изумился бородач. – Миша, это правда?
Пейсатый Миша тут же мелко приплясывал, будто рвался в сортир, вулканически распираемый изнутри, а его, блин, не пускали, вопросами мучили, потому он и заныл торопливо и склочно:
– Он меня убить грозился. Борода. Честно! Вы на его руки гляньте. Гляньте, гляньте! У него же кулак с голову скаута, он бы и убил, если б не мой «вальтер», не мой «вальтерчик» золотенький… – И вдруг завыл на высокой ноте: – Ой-ей-ей-ей-ей…
Ильин отошел подальше, Ильин уже был сегодня в психушке, а Борода (фамилия? Прозвище? Кличка?..) спросил:
– Ты чего?
Рыжий прервал вопль и деловито сообщил:
– Молоко. Молоко и огурцы. Мочи нет совсем…
– Ну, беги, – разрешил Борода, все, по-видимому, поняв, и рыжий снялся с места и сразу исчез, вроде бы телетранспортировался. Как Ильин со своим «МИГом». – Понос у него, – объяснил Ильину Борода. – Обожрался, гад. Вы понимаете, Иван Петрович, с каким материалом приходится работать? Но другого нет. В революцию, любезнейший, всегда тянуло убогих, обиженных Богом и людьми, закомплексованных, ибо что может быть лучшим ключом к собственным комплексам, как не стихия революции, позволяющей тем, кто был никем, стать всем… – И эдак-то он за талию Ильина прихватил, мягко-мягко повел по ступенькам, тираду свою излагая, и ввел в прихожую, где помог снять куртку и повесил оную на оленьи рога, торчащие из стены. Олень, похоже, остался по ту сторону стены, проткнул ее с ходу да так и сдох, не выбравшись на волю.
– Как бы и мне здесь не сдохнуть, – праздно посетовал Ильин. А Ангел согласился:
– Болотом пахнет, чтой-то мне здесь не нравится.
– Из-под машины ты меня спас, паром я обварился – в «Максиме», что теперь по предсказанию? В околоток? – Ильин отлично запоминал прорицательства Ангела, привык запоминать, потому что они все – как один! – сбывались. Или не сбывались, если Ангел успевал вмешаться. – Или «Максим» и психушку в Сокольниках можно считать околотком?
– Не знаю, – сказал Ангел с сомнением в голосе. – Пожалуй, нельзя считать. Ресторан – это ресторан, а околоток – совсем другое… – Высказав сию мудрость, он предположил: – Может, это вот и есть околоток? А Борода – главный околоточный… – засмеялся. Закончил: – Бди, Ильин. Я с тобой.
Прозвучало, по-бухгалтерски отметил Ильин, вредное слово «революция». Рыжий дристун, оказывается, шел, шел и пришел в революцию, а ее, оказывается, Борода делает. И материала для делания не выбирает. Доброму вору все впору (В.И.Даль, естественно). А что? Пресня же, в прошлом – Красная, издревле революционный район!.. только какая революция ковалась Бородой со поносны товарищи в покосившемся особнячке на Пресне? Буржуазная али социалистическая?.. Если честно, Ильину очень неинтересен был ответ на сей праздный вопрос, плевать он хотел на любую революцию. Кроме плевать он еще хотел есть и смыться отсюда подальше, потому что ему в принципе не нравился киднеппинг, а особливо когда киднепают его самого. И Ангелу киднеппинг не нравился. Но Борода шел сзади, смрадно дышал, мерзко буравил пальцем спину Ильина, и, не исключено, под толстым свитером у него торчал из портков какой-никакой «смит-энд-вессон-энд-магнум-энд-кольт». Энд-что-нибудь-еще…
– Лады, – осторожно решил Ильин, – потерпим малек, время пока есть.
– Ага, – лаконично подтвердил Ангел, – потерпи. Да и кто тебя станет искать в этой дыре? Если, конечно, все заранее не подстроено… Но тогда тала-а-антливо! Масштаа-абно! Операция «Буря в болоте». Кто бы, правда, объяснил: на кой ляд столько шухеру? Одних гебистов на тебя – сколько? В рентхаусе, потом в «Максиме», санитары еще вон… А если еще и эти революционеры оттуда же – мама моя родная, которой у меня не было!.. Ты же ведь всего-навсего – слесарь чокнутый рядовой, а не президент США…
– Думаешь, подстроено? – заволновался Ильин. Он-то решил, что временно оторвался от гебистов, хвосты обрубил, и, хотя и попал в очередной местный дурдом, все ж условия игры в нем, в дурдоме этом р-революционном, другие, нежели в гебе, попроще – под стать району, дому, переулочку, палисаднику. Одно слово – не «Максим». Да и привык он в прежней жизни к р-революционной ситуации, в прежней жизни все были р-революцией вскормлены (с меча), вспоены (со щита) и сильно ею вздрочены. А уж р-революционной терминологии Ильин за летно-командно-политически-идейные годы наслушался до смерти. Даже амнезия не помешала кой-чего запомнить. Можно попробовать на чужой сдаче вистов набрать… Но если все и вправду подстроено… Из-за чего? Опять из-за «МИГа» в трясине?..
– Ангел, овладей ситуацией, – сильно заволновался Ильин (и все это, заметим, пока шли с Бородой по длинной прихожей до двери в комнату. Обмен информацией с Ангелом проходил на суперскоростях синапсической связи между нейронами – вот так мы завернуть можем! – ни одному гебе не засечь!). – Хранитель ты иль не хранитель? Что там за дверью, говори!.. – Нечаянно получились стихи. Но больное воображение рисовало и красивую засаду с базуками и автоматами типа «стэн», а во главе засады – давешнего гебешника с ядовитой улиткой типа эскарго во рту.
– Едят за дверью, – коротко ответил Ангел, вроде бы косвенно подтверждая наличие улитки. На стихи он внимания не обратил, чужд был высокой поэзии. – Жрут, хавают, берляют, вот и вся ситуация. А кто они – не понимаю. Для гебистов – слишком примитивны. Но, может, так надо – чтоб примитивны. Чтоб твое, то есть мое, внимание усыпить. А вот им всем!.. – В данный момент Ангел, имей он телесный облик, показал бы «им всем» известную фигуру оскорбления, но телесного облика он не имел, фигура осталась в воображении, а Борода толкнул дверь в комнату и вежливо (что ж они все такие вежливые – прям спасу нет! Что гебисты, что революционеры!.. Это-то и настораживало…) пригласил: