Тихий Холм. Постскриптум
Шрифт:
– Дело не в этом. Мне кажется, ты чего-то боишься.
– Боюсь?.. – Шерил на мгновение зажмурилась. Неужели это так заметно? Нет… Колин не понимает, что говорит. Ему кажется, и всё.
– Ну да, – сказал Колин. – Я, конечно, не настаиваю, но… если это так… может, тебе будет легче, если расскажешь?
Колин просится в мои персональные психоаналитики, истерично подумала она. И сделала попытку непринуждённо рассмеяться:
– Мне не о чем рассказывать. Ничего я не боюсь. Ты начитался Фрейда.
– Я не читаю Фрейда, – возразил Колин. –
– Но-но! – она предупреждающе подняла руку. – Есть претензии к моей внешности? Смотри, я могу и обидеться.
Он улыбнулся:
– Если я скажу, что это делает тебя только красивее, ты не поверишь, не так ли?
– Не поверю.
– Но это правда. Кстати… теперь-то не откажешься от лимонада?
– Лимонад в постель? – она вскинула брови. – Звучит заманчиво. Ладно, неси.
– Я мигом. Никуда не уходи! – Колин игриво погрозил пальцем и вышел из спальни. Шерил сохраняла натужную улыбку на губах, пока его спина не исчезла в проёме двери, и откинулась на кровати, разбросав руки. Захотелось расплакаться навзрыд – приходилось задерживать дыхание, дабы унять предательскую дрожь в челюсти. Шерил уставилась влажными глазами на хрустальную люстру под потолком.
Он знает.
Отчаяние захлестнуло чёрной волной. Она попыталась себя образумить, призвав на помощь тот спокойный рассудительный голос, который иногда так докучал ей:
Ничего он не знает, девочка. Не смей закатывать истерику и портить вечер.
Но он сказал, что я боюсь!
А ты разве боишься?
Действительно, чего ей бояться? Красного покрывала? Нелепых кошмаров, которые улетучиваются с приходом утра? Или минутного потемнения неба, когда рядом с ней будет любимый человек? Это смешно. Ей нечего бояться. Всё хорошо, и жизнь течёт своим чередом.
На кухне зазвенели стаканы. Шерил уловила бульканье наливаемого лимонада, хрустящий звук льда из холодильника. Ей стало легче; детское желание разрыдаться прошло. Но внутренние голоса, брызжущие слюной друг на друга, никуда не делись.
Чёрт возьми, Шерил, ты никогда не жаловалась на шестое чувство! А теперь просто спроси его, и оно тебе ответит – что-то не так! Только не говори, что ты этого не чувствуешь!
Ничего я не чувствую. Дуглас умер, но это должно было произойти. Это не конец жизни. Я просто угнетена. Нужно подождать, и всё пройдёт.
Ты это твердишь, как заведённая. Это лишь доказывает, что ты напугана. Колин прав…
Ладно. Ладно. Пусть так. И чего ты хочешь – чтобы я взяла и вывалила всё Колину, как есть? Думаешь, ему будет приятно узнать, что его подружка – конченая шизофреничка? А по-другому он не подумает. Эти вещи… они слишком безумны, чтобы рассказывать о них. Слишком безумны, чтобы даже вспоминать.
Но ты вспоминаешь, ага? Что случилось, Хизер?
– Не называй меня так, – зло процедила она сквозь зубы и приподнялась, отгоняя наваждение: алый шёлк снова жёг
Он вернулся – гордо держа на подносе два бокала, наполненные янтарным напитком с кусочками льда. Физиономия была до того по-мальчишески счастливая, что Шерил непроизвольно улыбнулась, отложив беспокойство на нижнюю полочку.
– Там-тара-рам! – провозгласил Колин, присаживаясь на кровать. – А вот и ваш заказ! Хотел смешать коктейль, но в холодильнике ничего подходящего не нашлось. Жаль.
– Всё в порядке, – она взяла бокал и пригубила соломинку. – Брр. Ледяной…
– Надеюсь, тебе так нравится, – Колин поднёс бокал ко рту и разом выдул половину порции. – По мне, чем холоднее, тем лучше… Кстати, я поставил диск Джона Денвера. Тебе он нравится?
– М-м? – она пожала плечами, не отрываясь от соломинки. Лимонад был чудесным. Он остужал её разгорячённую голову.
– Денвер – мой любимый певец, – Колин взмахнул рукой в такт негромкому пению с лёгким французским акцентом. – Знает, как нужно петь о жизни.
– Извини, Колин, с музыкой отношения у меня не очень, – призналась Шерил, опустошив бокал. Она с сожалением посмотрела на прозрачные тающие кубики на дне. Ещё от одного бокала она бы не отказалась.
– Но всё-таки… может, потанцуем? – робко предложил Колин. Шерил удивлённо посмотрела на него. Он выжидал с надеждой, смешанной со страхом, и ей вдруг стало смешно:
– Что-то всё у нас шиворот-навыворот, Колин. По-хорошему, сначала следовало бы выпить лимонаду, потом потанцевать, и после этого отправиться в спальню. Что скажешь на это?
Колин пожал плечами, и улыбка застыла у неё на губах. Он всё видит. У Колина не было такого уж неудержимого порыва танцевать. Просто он не знает, как иначе можно сейчас изгнать безотчётный страх, сковывающий её тонкой паутиной. Если уж на то пошло, то она тоже пришла на свидание за этим, не так ли?
Мне нужно… согреться.
– Ладно, – сказала Шерил, испугавшись, что Колин вот-вот снимет предложение. – Попробуем сыграть не по правилам.
И они оделись и кружились в спальне сначала в танце медленном, потом быстром, чтобы снова вернуться к медленному. Постепенно краски вновь стали ярче, воздух – горячее и ароматнее, и когда Джон Денвер запел о богах, скрывающихся в облаках, они вновь упали на кровать, и на этот раз алый цвет никакой неприязни у Шерил не вызвал.
А совсем поздно, когда стереосистема умолкла до утра и оба засыпали, Колин шёпотом спросил у Шерил, чего она боится. Она не удивилась вопросу – давно ждала её, к тому же сон успел обволокнуть её мягкой пористой ватой. Она сама не услышала, как прошептала всего два слова. Шерил спала. Колин лежал рядом, далёкий от того, чтобы погрузиться в дебри сна. Он всё пытался понять, что могут означать эти два слова, простые и зловещие: Тихий Холм.